История Смутного времени в России в начале XVII века

Протекло еще несколько дней, а гетман все не получал ожидаемых им от короля наставлений. Между тем бояре, страшившиеся, чтобы чернь, увлеченная прельщениями и угрозами самозванца, не впустила его в город, сильно настаивали об устранении дальнейшей медленности и в ручательство искренности своих благорасположений к Владиславу освободили всех в Москве находившихся пленных поляков. Прозорливый гетман видел всю трудность своего положения. Он знал, что Потоцкие и другие завистники его славы, при особе Сигизмунда находившиеся, не преминут обвинять его в выходе из границ данной ему власти, если он без полномочия короля приступит к окончанию столь важного дела. Но, с другой стороны, он опасался новыми отлагательствами навлечь негодование москвитян и возбудить в столице невыгодный для Владислава переворот²¹⁸. К тому же и самое находившееся при нем королевское войско, давно не получавшее следуемого ему жалованья, отказывалось от дальнейшей службы и объявляло намерение возвратиться в Польшу. При таком настроении собственных его воинов гетману оставалось только или постановить окончательный договор с москвитянами, или стараться открытой силой овладеть столицей. Но если полякам, несмотря на их малочисленность, удалось рассеять сильную царскую рать под Клушиным, то невероятно было, чтобы с таким же успехом они могли совершить нападение на город. Опыт уже достаточно показывал, что русские того времени, худо сражавшиеся в открытом поле, храбро и упорно защищались в укреплениях. Приняв все сие в соображение, гетман решился окончить дело миролюбиво; но дабы отвратить, сколь возможно, могущую на него пасть ответственность, он при новом свидании с Мстиславским и с его товарищами объявил, что при постановляемом договоре может принять только статьи, сообразные с теми, на кои король уже изъявил свое согласие в записи, данной боярину Салтыкову под Смоленском, а что новые условия, требованные ими, должны быть предоставлены разрешению самого Сигизмунда. Таковой отзыв огорчил бояр, в особенности потому что в числе новых условий заключалось и то, чтобы королевич, прежде прибытия своего в Москву, и именно в Можайске, перекрестился в греческую веру. Однако ж, теснимые бедственными обстоятельствами, они наконец покорились горестной необходимости и согласились поручить ходатайство о сем важном предмете посольству, которое предполагалось отправить к королю тотчас по заключении договора. В замену таковой уступчивости гетман также изъявил готовность допустить некоторые перемены и прибавления к записи, данной Салтыкову. Таким образом, по настоянию бояр, имевших сильное отвращение ко всему чужеземному и потому не желавших открытия свободных сообщения с Европой, было исключено из нового договора помещенное в прежней записи дозволение русским ездить для науки в чужие края и русским купцам через Польшу перевозить товары в другие государства. Прибавлено же к договору сверх статей записи, чтобы приезжим иноземцам не давать преимущества по местничеству над московскими княжескими родами; чтобы никому не мстить за убитых поляков и русских во время умерщвления расстриги; чтобы гетману действовать заодно с боярами против Лжедимитрия и по уничтожении злодея отвести польское войско в Можайск, не впуская оного в столицу; чтобы Марину отправить в Польшу с запрещением ей называться царицей и, наконец, чтобы все русские города, занятые поляками, были по прежним рубежам возвращены России. Нельзя не удивляться, как согласился Жолкевский взять на свою ответственность прибавку последней столь важной статьи. Вероятно, русские решительно отозвались, что без оной никакой договор заключен быть не может. По крайней мере, хитрому гетману удалось несколько ослабить силу столь тяжкого для Сигизмундова честолюбия обязательства сделанной им оговоркой, что вознаграждение Польши за понесенные ею убытки должно быть определено по взаимному соглашению короля с русскими послами²¹⁹.

Уговорившись во всем, назначили семнадцатого числа августа для подписания обоюдных записей и для учинения присяги в точном по ним исполнении.