История Смутного времени в России в начале XVII века

Все сие до такой степени увеличивало самонадеянность самозванца и доверенность к нему сапежинцев, что покушения Жолкевского или склонить его к добровольной уступке мнимых прав своих, или отвести от службы ему бывших при нем поляков остались безуспешными. Напрасно гетман писал Сапеге, что непристойно природным полякам воевать против Москвы, присягнувшей уже королевичу, что по долгу своему им предстояло уговорить Лжедимитрия покориться королю и ехать в Польшу, где Сигизмунд наградит его, по собственному его выбору, или Самбором, или Гродной, и, наконец, что в случае несговорчивости его прямой их обязанностью будет выдать его или, по крайней мере, оставить его службу, несовместную с их преданностью к своему Отечеству, которую он полагал еще не совсем угасшей в их сердцах²²⁷. Сам Сапега охотно бы желал споспешествовать намерениям гетмана, но он пользовался весьма ограниченной властью над предводительствуемой им своевольной шляхтой, которая объявила, что не отступит от Москвы и всячески стараться будет возвести Лжедимитрия на престол московский.

Гетман, разгневанный столь дерзким отзывом, решился силой принудить к повиновению бурливых своих соотечественников. Снесясь предварительно с боярами, он ночью с двадцать пятого на двадцать шестое тихо и налегке выступил из стана, где оставил все обозы, и на рассвете явился в боевом порядке в виду Сапегина лагеря. Бояре также, со своей стороны, оставив в Москве нужное число войска для обуздания черни, вывели в поле пятнадцать тысяч человек, которые под предводительством князя Мстиславского соединились с гетманом. Мстиславский подъехал к Жолкевскому, приветствовал его как правителя государства и объявил, что готов исполнять его приказания.

Сапежинцы, не ожидавшие нападения, крайне встревожились. Москвитяне, заметив их смятение и неустройство, просили у гетмана позволения немедленно напасть на них. Но гетман хотел застращать, а не погубить своих единокровных. Он удержал стремление москвитян в ожидании ответа на краткое письмо, посланное им к Сапеге, с приглашением на свидание. Прежде получения ответа приехал от сапежинцев Побединский с пятью ротмистрами униженно просить, чтобы не наступали на них; гетман обнадежил их, что без крайней необходимости не допустит кровопролития между братьями. Вскоре после того прибыл и Сапега. Свидание его с гетманом происходило на конях. Сняв колпак, он сказал, что хотел было собрать общее коло для совокупления двух польских войск и для убеждения самозванца приступить к договору с королем, но что подступление гетмана помешало ему исполнить свое намерение. Таковое предисловие обещало сговорчивость. В самом деле, не приготовленные к битве сапежинцы рады были принять прежнее предложение гетмана. Сапега взялся убедить самозванца довольствоваться, по усмотрению своему, Самбором или Гродной взамен отречения его от царского престола и обещался отстать от него со всем польским войском, если он откажется принять сие предложение. Оба польских вождя ударили по рукам в залог верности сего на словах заключенного договора²²⁸. Гетман возвратился в свой лагерь, а Мстиславский в Москву.

Лжедимитрия тогда не было в стане; он находился у Марины в Угрешском монастыре. Сапега послал к нему Быховца и Побединского, все усилия коих склонить его к согласию остались, впрочем, тщетными²²⁹. Самозванец не без достоинства отвечал, что скорее будет служить у холопа из куска хлеба, чем унизит себя принятием королевского дара. Надменная Марина много содействовала к удержанию мужа своего от покорности. Она, не переставая выказывать себя настоящей царицей всея России, с гневом повторила ею сказанные слова в Тушине: «Если король уступит царю Краков, то царь отдаст ему Варшаву»²³⁰.

Гетман, извещенный в тот же день об упорстве самозванца, немедленно изготовился к внезапному на него нападению со стороны, откуда он не мог его ожидать, то есть по левому берегу Москвы-реки. Для исполнения сего предприятия ему предстояло или обойти около северной части города, или пройти через самый город; он избрал последний путь как кратчайший и как представлявший более удобств скрыть движение. К тому же ему казалось небесполезным ознакомить москвитян с присутствием польских воинов среди столицы. Бояре, кои уже во всем искали угождать ему, согласились пропустить его через город. Двадцать седьмого, в час пополуночи, гетман выступил из лагеря, переправился через Москву-реку на Дорогомиловском мосту и направился не только через Деревянный и Белый город, но даже и через Кремль, к Коломенской заставе, где в поле ожидало его тридцатитысячное московское войско. Бояре вывели оное из города прежде прохода поляков в ознаменование особенного доверия своего к гетману, который нашел при всех внутренних укреплениях лишь малочисленную стражу. Жолкевский, со своей стороны, для отвращения всякого беспорядка не позволил своим людям слезать с лошадей во все время прохода через город.