1. Получены письма от панов послов из Дмитриева лагеря, в который вступили они 14 декабря довольно пышно с 3800 (вероятно, 380. –
На третий только день они имели аудиенцию, ибо до того времени от них домогались, чтобы они почли государя их своим приветствием, но, так как к нему они не имели никакого поручения, то и отозвались, что не могут сами от себя войти в сношение с ним. Засим рыцарство вынуждено было выслушать королевских послов. Пан Пржемыский отправлял посольство с успехом, ибо знатнейшие казались довольными; другие же или не хотели понимать, или, недослышав, не поняли. Затем требовали от послов сообщения данного им наставления; послы выдали записку с изъяснением причин как посольства, так и вступления короля в Россию.
Рыцарство, собравшись на другой день, вместо совещания занялось ругательством Яниковского, взводя на него, будто бы он самовольно отменил наставление, с коим посланцы их отправлялись к королю; даже чуть его не убили, говоря, что он мерзавец и что ему не следовало распоряжаться их честью, когда своей уберечь не умел. При сем случае произошло великое замешательство; жолнеры разбили решетку, сделанную для преграждения сообщений, и едва старшины успели их унять. Яниковский советовал на словах и немедленно отвечать послам; но прочие и рассуждать о сем не допустили. Пишут, что много есть доброжелательствующих государю и отечеству и что хотя там почти каждый ротмистр ценит заслуженное жалованье свое во сто тысяч, но, видя невозможность получить такую сумму и, с другой стороны, будучи теснимы Скопиным, который начинает их одолевать, они рады были бы лишь что-нибудь получить. Письма из лагеря и показания приезжающих оттуда людей согласуются в том, что им пришлось бы уже отступить со стыдом и уроном, если бы король не вступил в Россию, но что поход королевского войска столько же их ободрил, сколько Скопина встревожил; но всего более их обуздывало войско, пришедшее с панами послами, которое по разнесшимся слухам они полагали в большем числе, ибо от нас отправлено только 2000 человек, а они считали их до 7000. Однако ж знатнейшие пишут, что, хотя бы с ними послы и уговорились и хотя бы москва, при Дмитрии находящаяся, также передастся нам, все еще дело нельзя будет полагать конченым и придется Скопина отражать оружием, а может быть, даже и окончательные трактаты заключать с Шуйским. На 27 декабря велено было отправить по два товарища с каждой роты на переговоры. Полк пана Сапеги и люди пана Вильковского и Копыцинского не хотели подписать конфедерации – что много поможет к лучшему и скорому успеху.
Царица с тем ложным Дмитрием не устыдилась смотреть на въезжающих панов послов, которые по отправлении посольства возвратились в свой лагерь. Царь объявил желание ехать прогуляться под Москву; как слышно, пан Вишневецкий не хотел было его пускать и лошадей велел запереть, но он настоял на своем и выехал с 400 донцов и таким же числом москалей. Из наших никто с ним не поехал. Напротив того, пан Рожинский погнался за ним и привел его обратно в лагерь, не доверяя ему, ибо дело его плохо, и хотя и желают, чтобы в договоре и он, и царица были уважены, но так как не менее того его жестоко ругают и он это знает, то, не полагаясь на наших, он хочет бежать.
2. Донесено пану гетману, что пан Вержбицкий, занимавшей Дорогобуж на имя Дмитрия, возвратился в лагерь с бывшими при нем людьми. Вследствие сего известия отправили ротмистра казацкого Нелюбовича с казаками и со стрельцами, который и занял на имя короля Дорогобуж и тамошние волости, приказав разбежавшимся крестьянам возвратиться в деревни.
3. Казаки пана Коронного кравчего заняли на имя короля какой-то малый замок в сторону от Дорогобужа и также тамошние волости.
4. Получено известие, что Велегловский, находящийся в Вязьме со стороны Дмитрия, узнав, что запорожские казаки послали к королю его милости с предложением своего покорства и с просьбой о присылке им хоругви, возвратился из Вязьмы в лагерь. Казаки от того вознегодовали на подмосковное войско и жаловались, будто тамошний гетман вместо заслуженной платы и награждения угрожает им виселицей.
5. Ротмистр квартового войска Горецкий, уговорившись с несколькими товарищами, ночью подошел к смоленским стенам от Абрамовских ворот и для известной военной надобности измерил высоту каменной стены; но, возвращаясь, был замечен неприятелем и был в большой опасности.