История социологической мысли. Том 2

Бурдьё говорил, что «в аналитических категориях поле можно определить как сеть или конфигурацию объективных отношений между позициями. Эти позиции определены объективно ввиду их существования и ввиду обусловленностей, которые они навязывают лицам или институтам, их занимающим, определяя их актуальную и потенциальную ситуацию (situs) в структуре распределения различных видов власти (или капитала). Обладание же этой властью (капиталом) определяет доступ к специфическим выгодам, за которые ведется игра в данном поле»[1121].

Каждое такое поле является территорией борьбы за то, чтобы занять наиболее выгодные позиции, то есть получить преимущество перед остальными «игроками» и завладеть как можно большим «капиталом», за который ведется игра на данном поле. Однако это не борьба между равными партнерами, в которой учитывались бы прежде всего личные качества индивидов, а борьба между людьми и группами, социально расположенными выше или ниже, а следовательно, приступающими к ней с неравными шансами и вынужденными применять разные стратегии. Те участники этой борьбы, которые занимают в существующей структуре поля привилегированные позиции, применяют стратегии ее консервации, зато те, которым достались последние позиции или которые только что вступили на данное поле, склоняются к революционным стратегиям; первые являются приверженцами ортодоксии, вторые – ереси. Тем не менее всех их связывают некие общие интересы, поскольку и те и другие равно заинтересованы в существовании данного поля и убеждены, что игра стоит свеч[1122]. Всегда есть вещи, которые на данном поле не обсуждаются: «Есть ортодоксия и есть гетеродоксия, но есть также и доксия, или все то, что принимается как само собой разумеющееся»[1123].

Индивиды в пределах данного поля связаны сетью взаимоотношений и зависимостей, которые de facto учитываются больше, чем их индивидуальные качества. Это, впрочем, вынуждает Бурдьё множить оговорки насчет интеракционизма, оперирующего представлением независимых и равных индивидов, вступающих во взаимоотношения, свободные от влияния каких-либо существующих структур. Правда, эти структуры не предрешают все, но определяют границы свободы и шансы на успех участников игры, ставкой в которой является доминация и монополизация данного вида капитала, изыскание возможности легитимного применения символического насилия над более слабыми, определение норм, действующих на данном поле.

Социология социологии

Даже при самой поверхностной характеристике интересов и взглядов Бурдьё нельзя обойти вниманием то, что необычно важной темой была для него сама социология. При этом речь идет не только о том, чем является или чем должна быть социология как объективная наука о социальном мире, но и о том, в какой огромной степени она является частью этого мира и подчиняется тем же обусловленностям, что и все остальные его части[1124]. Она подчиняется тем же законам, что и остальные поля, и социологи не должны строить иллюзии, будто они находятся где-то за пределами той реальности, которую исследуют. Каждый социолог должен принять этот факт к сведению и сделать из него соответствующие выводы, важнейший из которых, пожалуй, касается необходимости самоконтроля. По Бурдьё, «‹…› одна из главных причин ошибок в социологии – неконтролируемое отношение к объекту. Или, говоря точнее, игнорирование того, что в видении объекта является производной от точки зрения, то есть от позиции, занимаемой в социальном пространстве и научном поле»[1125].

По этой причине социология социологии – это не одна из возможных специализаций в рамках социологии, а условие sine qua non[1126] занятия любой научной социологией. В этом смысле «‹…› социология социологии является фундаментальным измерением социологической эпистемологии», а «‹…› социальная история социологии, понимаемая как исследование научного подсознания социолога путем выявления генезиса проблем, категорий мышления и применяемых им инструментов анализа, является абсолютно необходимым предварительным условием занятия наукой»[1127]. Надо знать обусловленности и ограничения собственной точки зрения, чтобы суметь нейтрализовать их последствия. Не существует объективной социальной науки без такой «объективации объективизирующего субъекта». В этом, в общих чертах, состоит идея рефлексивной социологии, к которой Бурдьё раз за разом возвращался, отбрасывая как постулат чистой науки, так и соблазн непосредственной ангажированности той или другой стороной. Идея, вне всяких сомнений, абсолютно правильная, хотя и нелегко догадаться, как ее применять на практике.

* * *