История социологической мысли. Том 2

Бурдьё, несомненно, принадлежит к числу наиболее интересных современных социологов. Определяющую роль в этом играет как его теоретическая изобретательность и многогранность, так и то, что он был одним из тех немногих теоретиков, которые не только формулировали утверждения, но и старались сами их эмпирически верифицировать, не только выдвигали постулаты, но и пытались применять их в собственной исследовательской работе. Правда, отнюдь не очевидно, что между Бурдьё-теоретиком и Бурдьё-практиком существует полное согласие, а все, что провозглашал первый, находило мощную поддержку в работах второго.

Однако кажется естественным, что ни одна великая теория не удовлетворялась тем, что однозначно вытекает из исследований. А Бурдьё был прежде всего великим теоретиком. Потому еще более существенными являются те замечания, которые относятся непосредственно к его теории. Никто не отказывает в ценности самым важным его замыслам, однако способ их изложения вызывает немало сомнений, вытекающих в основном из роли, которую играет в нем «риторическая артиллерия», если воспользоваться определением одного из самых строгих его критиков[1128]. Дело в том, что язык Бурдьё вообще эллиптичен и темен, полон литературных метафор и намеков, смысл которых до конца не ясен, афоризмов, которые можно прочитывать по-разному. Достаточно проследить бесчисленные формулировки, относящиеся, например, к габитусу или к полю, чтобы осознать поразительное отсутствие точности этого языка. Однако не стоит из‐за этого разочаровываться – ведь Бурдьё обычно затрагивал важные вопросы и умел поднимать проблемы, которых не поднимал никто другой. Его стиль может казаться невыносимым, но его тексты никогда не бывают пустыми и банальными. Прежде всего представляется, что он открыл новые перспективы перед исследователями культуры, усматривая в ней основное измерение социальной дифференциации и сделав ее важнейшей темой социологии – и даже превратив ее, по существу, в социологию культуры.

4. Фуко: дискурс и власть

Мишель Фуко (Michel Foucault) (1926–1984) – с 1970 г. профессор созданной специально для него кафедры истории систем мысли в Коллеж де Франс – несомненно, принадлежал к самым оригинальным и влиятельным мыслителям второй половины XX века. Он также был одним из тех мыслителей своего времени, чьи произведения пробуждали очень большой общественный резонанс. Так случилось потому, что произведения Фуко, несмотря на то что читать их довольно трудно, затрагивали животрепещущие вопросы, интересные не только специалистам, – такие, например, как больница, психическое заболевание, пенитенциарная система, человеческая сексуальность или вездесущность власти.

Это – большей частью уже доступные по-польски – прежде всего такие книги, как «История безумия в классическую эпоху» (Histoire de la folie à l’âge classique, 1961), «Рождение клиники: археология врачебного взгляда» (Naissance de la clinique: une archéologie du regard médical, 1963), «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (Les Mots et les choses. Une archéologie des sciences humaines, 1966), «Археология знания» (Larcheologie du sauoir, 1969), «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (Surveiller et punir. Naissance de la prison, 1975), «История сексуальности» (Histoire de la sexualité, 1976–1984, 3 т.). Помимо этого, очень важное значение имеют тексты Фуко, собранные в четырехтомнике «Сказанное и написанное» (Dits et ecrits, 1954–1988), и опубликованные лекционные курсы в Коллеж де Франс – например, «Нужно защищать общество» (Il faut defendre la societe, 1997).

Фуко и социология

Фуко оказал влияние на множество дисциплин, в том числе и на социологию вместе со смежными областями, например такими как cultural studies, хотя сам он не только не был социологом, но и мало интересовался социологией как дисциплиной. Фуко упоминал о ней редко, в общих словах и скорее критически. Разумеется, его все же занимали социологические проблемы – это были проблемы как теории познания социальной реальности, так и самой этой реальности. Более того, предпринятые им попытки решения этих проблем привели к появлению наброска социальной теории, во многих отношениях сравнимой с теориями классиков социологии, хотя и уступающей им в целом с точки зрения ясности и систематичности.