Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Такое обособление и придание относительной автономии сфере «интеракции» (значение которой Маркс de facto недооценил, назвав ее «надстройкой» над «базисом», которым была для него сфера «труда») задали направление дальнейших исследований Хабермаса, которые долгие годы касались в первую очередь герменевтики, теории языка и феноменологии «жизненного мира», а следовательно, тех областей, которые должны обеспечить постижение процессов взаимопонимания между людьми. Эти исследования, разумеется, охватывали и социологию, поскольку, требовалось с одной стороны, обратиться к классическим и новейшим теориям интеракции, с другой же – поднять более сложную проблематику организации и социальной системы, от которых зависит взаимодействие.

Своего рода конспектом прочитанного является как уже упоминавшаяся книга Zur Logik der Sozialwissenschaften, так и «Теория коммуникативного действия», представляющая собой, как и большинство работ Хабермаса, не только изложение его собственной позиции, но и масштабное собрание глоссов и комментариев.

До этого самого момента рассуждения Хабермаса в некотором роде не пересекали границ социологического воображения, хотя он, конечно, обычно пользовался иным языком, отличным от того, каким пользуются социологи, а также иначе, чем они, ставил отдельные проблемы. Однако когда мы подходим к анализу его третьего познавательного интереса, то есть, если можно так выразиться, эмансипирующего разума, воплощением которого должны быть критические науки, связь с социологией ослабевает, если не обрывается совсем. Оказывается, что Хабермаса, так же как Маркса и создателей критической теории, интересует не просто интерпретация социальной реальности, но и ее изменение, которое в этом случае базировалось бы на установлении общественных отношений, обеспечивающих не только надлежащее удовлетворение материальных потребностей, но также – и даже прежде всего – свободную коммуникацию, или, иными словами, освобождение человека от всяческого принуждения, неважно, «внешнего» или «внутреннего». Речь идет не только об объяснении процессов «интеракции», но и о достижении состояния, в котором интеракции проходили бы без искажений и вели к достижению максимально непринужденного согласия между их участниками. Таким образом, в теории Хабермаса, которая в основе своей является критической, обнаруживается как теоретический постулат выделения и исследования некоей важной категории действий, так и практический постулат необходимости сделать так, чтобы именно они определяли облик социального мира.

Итак, у Хабермаса имеется своя утопия, которая делает его одним из немногочисленных сегодня наследников просветительской идеи прогресса[1190] и верным, несмотря ни на что, последователем Маркса, с которым он разделяет веру в преодоление обособленности и освобождение человеческого разума от уз идеологии. По его мнению, эмансипирующий интерес неотделим от природы человека, а перспектива освобождения человечества отнюдь не несбыточная мечта. Отсюда потребность в том третьем разделе наук, который получил название критических – наук, задача которых выявить разрыв между идеалом и реальностью и проторить человечеству пути к самопознанию и свободе.

Критические науки, в отличие от эмпирико-аналитических и историко-герменевтических, являются, однако, в теории Хабермаса науками скорее постулированными, нежели реальными, ибо когда дело доходит до конкретики, он способен привести лишь два примера: критику идеологии и психоанализ[1191], имеющие своей целью не только диагностику, но и терапию, ведущую к элиминации мистификации и репрессий. Третьим примером является, разумеется, его собственная критика современного общества, состоящая, с одной стороны, в выявлении последствий господства денег и власти для состояния взаимоотношений между людьми, с другой же – в указании перспектив их изменения благодаря развитию публичной сферы, в которой ведется свободная дискуссия, пренебрегающая любыми различиями между гражданами, кроме различия мнений – дискуссия, в которой учитываются аргументы, а не то, кто их использует и какими средствами он располагает.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука