Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Принятие такой парадигмы должно было означать реконцептуализацию всей существовавшей ранее науки об обществе, и Хабермас попытался ее провести, добросовестно используя все то, что, по его мнению, предвосхищало новую парадигму в социологии и других науках. Если упростить до предела длинные, сложные и изобилующие отступлениями рассуждения Хабермаса, их можно свести к двум основным тезисам. Первый гласит, что для постижения социального мира необходимо обратиться к иному пониманию рациональности, чем то, которое сформировалось по образу и подобию естествознания. Согласно второму, эта сугубо социальная рациональность проявляется в коммуникативных действиях, ход которых напоминает не инструментальные действия, а изучаемые философией языка акты речи. Само собой разумеется, что принятие такой позиции требовало переосмысления многих вопросов, которыми обычно занимается социология, однако здесь мы этого обсуждать не станем, поскольку тогда Хабермасу пришлось бы посвятить не один десяток страниц[1196].

Жизненный мир и социальная система

Взлелеянную в мечтах Хабермаса ситуацию неискаженного взаимопонимания членов общества иногда приравнивают к ситуации сократического диалога. Однако средоточием интересов этого мыслителя является не столько встреча большего или меньшего числа индивидов, которые согласовали бы свои точки зрения, сколько исторический и социальный контекст, который затрудняет или облегчает такие встречи, задавая им то или иное направление. У Хабермаса наиболее интересным является анализ меняющихся социальных условий, в которых происходят коммуникативные действия. В этом отношении его теория выгодно отличается от тех теорий действия, которые слишком часто ограничиваются его внутренней структурой. Кроме того, Хабермас ни на минуту не представляет, чтобы какое-то общество, за исключением гипотетического первобытного (далекого, впрочем, от идеала ввиду своей безрефлексивности), могло бы функционировать исключительно на основе соглашений, к которым эти действия приводят.

Поэтому интегральной частью теории коммуникативного действия стала обширная теория его социальных рамок, которые определяются, с одной стороны, социально-культурным жизненным миром (Lebenswelt), а с другой – социальной системой и различными ее подсистемами, количество которых возрастает параллельно с развитием общества. Эти два основных типа общественного порядка отчасти соответствуют более раннему противопоставлению «интеракции» и «труда». Понятие жизненного мира заимствовано, разумеется, из социальной феноменологии Гуссерля и Шюца, однако под воздействием современной философии языка претерпело существенные изменения. Результатами этих изменений стали, во-первых, перенос акцента с сознания индивидов на языковые механизмы их взаимопонимания; во-вторых, более четкое выделение интерсубъективности жизненного мира, который является чем-то большим, нежели простой суммой сознаний участвующих в нем индивидов, охватывая безличные законы, нормы, традиции и т. д.; в-третьих, включение жизненного мира во взаимосвязь с социальной системой, которую феноменологи по существу не учитывали, и т. д.[1197] Более того, для Хабермаса эта категория перестала быть безусловно центральной в социальной теории, хотя, несомненно, по-прежнему играет важную роль как коррелят коммуникативных действий и отправная точка анализа социальной системы и подсистем, которые возникли из жизненного мира эволюционным путем. И независимо от того, насколько далеко может в отдельных исторических ситуациях продвинуться «колонизация» системой жизненного мира, достигающая своего апогея в позднем капитализме, никакое общество невозможно удовлетворительно описать исключительно в системных категориях.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука