Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Иными словами, возражая против уподобления социальных наук эмпирико-аналитическим (и формальным) наукам, Хабермас отнюдь не предлагал полностью отнести их к категории историко-герменевтических или критических наук. Он признавал процедуры, свойственные отдельным группам наук, равно легитимными при условии, если они применяются в соответствующих границах, не пытаясь заменить одни вторыми или третьими. Правда, полемический пыл Хабермаса был в основном обращен против эксцесса «инструментального разума», то есть позитивистской абсолютизации моделей естественных, или эмпирико-аналитических, наук, но при других обстоятельствах мог бы с таким же успехом обратиться в противоположную сторону. Впрочем, ему случалось писать, что «‹…› историзм превратился в позитивизм гуманитарных наук»[1185]. Таким образом, Хабермас был максимально далек от признания исключительности крайнего антинатуралистического подхода, хотя и разделял с его приверженцами убеждение в существовании «естественной герменевтики» социального мира, которое в общем и целом приводит к тому, что «‹…› парадигма познания объектов должна смениться парадигмой взаимопонимания между субъектами, способными рассуждать и действовать»[1186].

По мнению Хабермаса, в человеческую природу вписаны три разных, но одинаково важных и столь же неотъемлемых познавательных интереса. В основе его науковедческих рассуждений лежала, как мы можем судить, определенная философская антропология. Она говорила о рациональности человека, предполагая, однако, вместе с тем полиморфизм этой рациональности, которую не может монополизировать ни наука как таковая, ни тем более какая-то одна ее разновидность. Каждая из этих разновидностей охватывает свое измерение социальной реальности, сохраняя легитимность в отношении его и только его. Переходя свои границы, она превращается из науки в «идеологию», в которую превратился позитивизм, аннексировав для эмпирико-аналитических наук территории, принадлежащие герменевтико-историческим и критическим наукам.

Труд и интеракция

Эти разные измерения социальной реальности, говоря максимально просто и пока что в основном словами из ранних работ Хабермаса, суть «труд», «интеракция» и власть, или же, иначе, техника, обеспечивающая господство над вещами (целерациональные, инструментальные, телеологические действия и т. д.) и людьми постольку, поскольку относится к ним предметно (в этом случае применяется понятие стратегического действия), практика межчеловеческих отношений (символическая интеракция, коммуникативные действия) как отношений между субъектами, а также эмансипация как процесс становления субъективности.

Изначально Хабермас сосредоточился на первых двух[1187], начав таким образом свой спор с позитивизмом и подготовку территории для построения теории коммуникативного действия, которой предстояло со временем заменить пока лишь только общие рассуждения об «интеракции» и стать венцом его социальной теории. При этом он обращался к Гегелю и Марксу, обвиняя их, однако, – особенно второго – в недостаточном различении этих двух сфер, или уровней[1188]. Для Хабермаса это различение имело прямо-таки фундаментальное значение, поскольку означало не просто определение новой области исследований, но и разрыв с укорененным не только в марксизме образом мышления, согласно которому все в конечном итоге решают изменения, происходящие в материальном «базисе» общества.

Под «трудом» Хабермас понимал совокупность инструментальных или же целерациональных действий, благодаря которым люди усиливают свое господство над природой и добиваются удовлетворения материальных потребностей, а под интеракцией – совокупность коммуникативных действий, протекающих в отличие от инструментальных в согласии не с техническими правилами, а с социальными нормами, объективированными в языке и направленными на достижение не столько успеха, сколько взаимопонимания. «В то время как значимость технических правил и стратегий зависит от действенности эмпирически истинных или аналитически правильных положений, значимость общественных норм основывается исключительно на интерсубъективности понимания интенций и сохраняется путем общего признания обязательств. В обоих случаях нарушение правил имеет различные последствия»[1189].

Усилия Хабермаса были направлены прежде всего на доказательство того, что коммуникативные действия, тем или иным образом связанные с действиями инструментальными, также играющими немалую роль в жизни общества, создают тем не менее сферу, в значительной степени независимую и отдельную, которая обладает собственной динамикой и должна быть исследована как таковая. Изучение этой сферы требует иных инструментов, отличных от тех, что могут предоставить эмпирико-аналитические науки, которые позитивизм ошибочно считает единственными полноценными науками, тогда как в действительности они имеют силу лишь в сфере «труда».

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука