История социологической мысли. Том 2

Хабермас часто высказывался на политические темы, но был и предпочитал быть академическим ученым, для которого имеет значение исключительно качество аргументов, а не их предполагаемый классовый характер и который не хуже консерваторов отдает себе отчет в опасности революций[1183]. Отсюда критика Хабермаса со стороны традиционного левого крыла, в глазах которого он выглядел просто-напросто «либералом». Немало поводов для этого давала и его политическая публицистика, которая по сути представляла собой утверждение принципов западной либеральной демократии – правда, отмеченное сильным, хотя, похоже, слабеющим недовольством ее нынешней формой.

Более того, симпатизируя Марксу, Хабермас оказался максимально далек как от признания его теории переломным моментом, отодвигающим в тень достижения предыдущих мыслителей, так и от той концепции, что все самое главное уже сказано Марксом. Отсюда тот самый кажущийся «эклектизм» Хабермаса, проявляющийся, с одной стороны, в постоянном возвращении к домарксовой философской традиции, особенно к Канту и Гегелю, с другой же – в непрерывном диалоге с современной «буржуазной» мыслью, в результате которого перенимаются, будучи критически переосмысленными, всё новые идеи, в большинстве своем далекие от марксизма.

Многообразие и изобилие прочитанной им литературы просто ошеломляют. Кажется, он не упускает никого и ничего и всему находит место в создаваемом им великом синтезе. В этот синтез укладываются идеи, взятые и у Гуссерля, и у Макса Вебера, и у Дюркгейма, и у Фрейда, и у Маркузе, и у Гадамера, и у Витгенштейна, и у Парсонса, и у Мида, и у Пиаже, и у Остина и Сёрла, не говоря уже о более ранних мыслителях. Впрочем, любой перечень все равно будет неполным. «Я принципиально считал заслуживающим внимания все, – сказал Хабермас в одном из интервью, – что содержало в себе какой-либо познавательный элемент, что позволило бы глубже постичь социальную реальность»[1184].

При такой установке он не мог признать в качестве безусловного авторитета ни одного отдельного мыслителя – ведь каждый требовал сопоставления с остальными и каждого надо было подвергнуть строгому контролю с точки зрения актуального состояния теоретической мысли и фактического знания. Именно так Хабермас и поступил с Марксом, «реконструировав» его взгляды для современного беспартийного употребления. В результате этой операции из «критического духа» Маркса уцелело, вероятно, довольно многое, зато от его коммунизма не осталось вообще ничего, а из его конкретных утверждений – совсем немного, поскольку большая их часть оказалась неадекватна актуальному уровню знаний и условиям «позднего капитализма». Кроме того, Хабермас вскрыл в трудах Маркса существенные теоретические слабости, которые, по его мнению, и послужили причиной того, что критический потенциал идеи Маркса остался по существу невостребованным. Нечего и говорить о том, что отношение Хабермаса к ортодоксальному марксизму всегда было крайне недоброжелательным.

Философия науки Хабермаса

Важное место в работах Хабермаса занимают методологические и науковедческие размышления. И речь идет не только о его книге «К логике социальных наук» (Zur Logik der Sozialwissenschaften, 1970) – в трудах Хабермаса эти размышления практически вездесущи. Они касаются, с одной стороны, ограниченности позитивистского мировоззрения, с другой же – природы научного познания, которое, по мнению Хабермаса, не удается заключить ни в рамки модели, созданной современным науковедением, ни в рамки любой другой модели, отличающейся подобным же односторонним подходом.

С этим тесно связана хабермасовская классификация наук, в которой он отказался от дихотомического разделения наук на естественные и гуманитарные и ввел вместо этого трихотомическое, различающее эмпирико-аналитические, историко-герменевтические и критические науки. Хабермас установил своего рода равноправие разных видов научного знания с точки зрения степени их рациональности, отклонив по сути дискуссию о том, к какому из этих видов следует отнести in toto ту или иную общественную науку. Для него проблема состояла не в том, какой метод in abstracto самый лучший или же является ли, к примеру, социология естественной или гуманитарной наукой, но в том, может ли какой-либо односторонний подход обеспечить познание бесконечно сложной социальной реальности.