История социологической мысли. Том 2

Предвидеть что-либо пока трудно, тем более что никто не может поручиться, не окажется ли весь постмодернизм в целом всего лишь преходящей модой, которая, правда, оставит, наверное, какой-то след в социальных науках, но необязательно очертит их дальнейшие горизонты. Однозначным кажется только то, что, вообще говоря, позиция социологии как дисциплины в постмодернизме сделалась более слабой – как потому, что постмодернизм вообще не принимает традиционного разделения научной работы, так и потому, что он, как известно, ставит в центр внимания не общество, а культуру, которая в эпоху мнимого распада всех социальных структур кажется его приверженцам самой важной (говорят о «культурной доминанте» постсовременных обществ) и наиболее осязаемой, своего рода «сверхреальностью». Многие указывают на то, что cultural studies вытесняет социологию как таковую. Правда, их экспансию не следует ассоциировать только лишь с постмодернизмом[1166].

Тем не менее стоит задуматься, на чем основана – или могла бы быть основана – постмодернистская социология. Легче всего, разумеется, сказать, чему в ней точно нет места, поскольку речь идет просто обо всем том, что социология сегодняшнего дня делила и делит со всей «современностью». В частности, социология, заслуживающая названия постмодернистской, не может быть «большим нарративом», из которой следовали бы выводы, касающиеся либо универсальных закономерностей социальной жизни, либо социальной системы как таковой, либо определенного направления исторического развития, либо, наконец, какой-нибудь «научной» политики, которая применяла бы на практике вытекающие из этого нарратива уроки. Она также, безусловно, не может оперировать ни представлениями об объективной социальной реальности, ни представлениями о науке, которая располагает универсальным знанием об этой реальности, принципиально лучшим, чем житейское, или об ученом как своего рода «законодателе», авторитетно высказывающемся на тему истины, добра и красоты.

Правда, эта программа по многим пунктам является продолжением взглядов, не раз уже высказывавшихся в социологии и прежде[1167], особенно во времена различных антипозитивистских баталий, но она настолько же оригинальна, насколько и более радикальна и тем самым оборачивается заодно и против тех авторов, которые совсем еще недавно считались полностью непримиримыми критиками мейнстримной социологии, а теперь оказываются «отсталыми», как говорилось в те времена, когда в истории еще выделялись фронт и тыл. Это касается хотя бы отношения постмодернизма к критической теории (например, Бодрийяр причисляет Адорно к «последним поборникам Aufklarung[1168]» наравне с Поппером[1169]).

Итак, pars destruens[1170] постмодернистской социологии прорисовывается вполне отчетливо[1171]. Впрочем, это – непосредственное продолжение тотальной битвы с «модернизмом», о которой шла речь. Зато позитивная программа не столь ясна – в ней содержится не слишком много конкретных указаний на то, как надо развивать эту новую социологию, и потому на практике ее трудно отличить от постмодернистской философии, теории культуры или политики. Она охватывает главным образом некие контуры социальной онтологии, соответствующей принятому постмодернистскому видению реальности как «хаоса и хронической неопределенности» и некие представления на тему места и роли социологии в современном обществе.

Пожалуй, наиболее синтетически выразил этот комплекс взглядов на постмодернистскую социологию Зигмунт Бауман, сказавший в одном из своих интервью: «Я пришел к выводу, что социология не является дискурсивной формацией. А если и является, то такой, которая состоит из одних дырок – из трещин, – так что происходит постоянный приток и отток материала извне. Я ‹…› склонен видеть сегодня социологию как водоворот в быстрой реке – водоворот, сохраняющий свою форму, но постоянно меняющий свое содержание, водоворот, который может сохранять свою форму лишь благодаря непрестанному потоку воды. Это метафора. А более практично и буквально я бы сказал, что социология – это непрерывная интерпретация или же комментарий к опыту. Речь идет не об опыте социологов, а об опыте, который они разделяют с более широким обществом. И этот комментарий отсылает обратно к обществу»[1172].

Тем самым социология неизбежно является «‹…› преходящей (transient) деятельностью, ограниченной временем и местом. Она является частью и участком развивающейся культуры, не будучи от этого хуже. Я думаю, что именно из этого вытекает ее ценность ‹…› Делать вид, будто она рассматривает текущее мгновение с некоей вневременной и внепространственной позиции, значило бы выдвигать ложные претензии»[1173].