История социологической мысли. Том 2

(a) средоточием внимания постсовременных людей стало потребление: прежде всего они выступают в роли потребителей, и значительная их часть не принимает непосредственного участия в производстве материальных благ; (б) ключевой проблемой во всех областях жизни сделались оборот информации и доступ к ней; (в) индивиды все меньше и меньше привязаны к одной профессии и одному месту; они становятся современными кочевниками, чьи жизненные достижения зависят от способности адаптироваться ко все новым условиям, в которых они неизбежно раз за разом оказываются; (г) невероятно возросло могущество средств массовой информации, которые безостановочно производят образы, заменяющие их получателям непосредственный взгляд на реальность, если можно так выразиться, истинную, и по сути создают мир, в котором живет современный человек; (д) изменился характер власти, которая все меньше приказывает и надзирает – и все больше «обольщает» граждан с помощью современных средств массовой коммуникации; (е) из современного общества исчезли прежние метанаррации, определявшие для всех общие великие цели и позволявшие индивиду объединять в осмысленное целое отдельные эпизоды своей социальной экзистенции (как будто сбывается тезис о «конце века идеологии»); (ж) в этом обществе не существует единого культурного канона, господствует «‹…› устойчивый и неустранимый плюрализм культур, общественных традиций, идеологий, „форм жизни“ или же „языковых игр“ ‹…› и осознание и признание такого плюрализма»[1161]; (з) продолжается кризис самоидентификации, так как распаду подвергаются все традиционные референтные группы: класс, локальное сообщество, национальное государство, церковь и т. д.; (и) к постмодернистскому обществу становится неприменимо понятие целостности – и это относится как к функциональной целостности, о которой рассуждал, к примеру, Толкотт Парсонс, так и к целостности как «единству противоположностей», которая, согласно марксистам, создает антагонистические, но разнообразно зависимые друг от друга классы. Постмодернистское общество также утрачивает определенную структуру, которую ему придавали традиционные институты, и происходит «‹…›переход социальных групп в состояние некоей массы, состоящей из индивидуальных атомов, вовлеченных в абсурдное броуновское движение»[1162].

При этом все эти процессы должны были бы быть настолько продвинутыми, что некоторые постмодернисты считают возможным говорить об исчезновении социальной сферы (du social); то, что остается, – это культура, которой постмодернисты уделяют больше всего места, поскольку, как писал, в частности, Фредерик Джеймисон, сегодня она пронизывает всё, «‹…› от экономических ценностей и государственной власти до обычаев и самой структуры духа»[1163]. Здесь речь идет, конечно, о культуре не как об области универсальных ценностей или же общепринятых правил поведения, но как о «псевдореальности», неустанно создаваемой массмедиа.

Постмодернистская социология?

То, что современный мир – действительно нечто в высшей степени новое, почти ни для кого не является спорным, хотя можно и нужно дискутировать о том, каков масштаб перемен и как следовало бы это новое качество определить. Какое название ему в конце концов дадут – вопрос второстепенный. Одним больше нравится «постмодерн», другим, к примеру, – «высшая форма модерна», «полностью развитый модерн» или, скажем, «рефлективный модерн». Это вовсе не означает, что только первые полностью осознают происходящее: постмодернистов отличает не столько безусловная оригинальность поднимаемой проблематики, сколько склонность к гиперболизации и экзальтации.

Более спорным в этом контексте является будущее социологии как самостоятельной дисциплины, которая служит познанию как этого нового и непривычного социального мира, так и всех прочих социальных миров. Будучи одним из творений уходящей эпохи, социология могла бы быть признана постмодернистами ненужной, что порой de facto и происходит, поскольку в постмодернистской литературе оспаривается не только почти все, что она может сказать, но и она сама[1164].

Однако нет недостатка и в тех авторах, которые без всяких колебаний говорят о постмодернистской социологии и – в оппозиции почти ко всей социологической традиции – пытаются определить хотя бы приблизительно ее принципы[1165]. Итак, ситуация несколько напоминает период так называемого «антипозитивистского перелома», когда одни авторы заодно с позитивизмом хоронили и социологию, в то время как другие закладывали основы антипозитивистской понимающей социологии. Правда, сейчас предметом спора является скорее не метод, а состояние общества и природа социальной реальности.