Читаем История светлых времен (Аквариум в контексте мировой культуры) полностью

В Акустике прорастают уже ядовитые ростки декаданса, непрочность, хрупкость, изломанность, мраморность. Сравните с этим любовную лирику Битлз (как никак учителей). Женщина предстает поэту непроницаемой загадкой, непостижимым началом Инь:

Они говорят, что губы ее стали сегодня как ртутьЧто она ушла чересчур далекоЧто ее уже не вернутьНо есть ли среди нас хотя бы одинКто смог бы пройти ее путь?

Порой БГ смеется над ее телевизором, ведь все-таки телевизор - окно в мир для подземных существ. Кто-то пропадает в черном туннеле телевизора, и ее оплакивают какие-то более высокорганизованные существа. Подпевки там изумительны.

В другом месте своим сладким голосочком БГ слагает зловещие декадентские вирши:

Кольца ключей ееНежный как ночьМрамор плечей ееМолча легли в камень его руки

И сейчас мне кажется, что это первая проба в области нераскрывшейся еще русской готики - вспомним конверт магнитоальбома Табу. Еще одни шаг в эти камни - и уже вырастают статуи Joy Division.

Скажем, дурацкая вирша под названием Сонет обрамлена скорбной виолончелью. Особая вещь - "С Той Стороны Зеркального Стекла". Оказывается, БГ может быть таким опустошенно-помраченным, пока виолончель, а за ней флейта творит страстную психоделику. Бас создает чуть зловещий фон. Виолончель сокрушает это пространство - и выплывает уже примиренный голос БГ и веселая флейточка. Все есть сон.

В песне "Сталь" схвачен какой-то умирающий Петербург - не тот имперский город каким он предстает в высоких слоях Аквариума, а скорее, Петербург мучительный. Как чувствуется этот достоевско-некрасовский колорит города: высохшие источники - дворы-колодцы, роящиеся вокруг них рожденные бессонницей фантазии. Фантазии, которые отлетают, от которых не остается ни следа. Все как бы фосфорицирует где-то возле бытия, возле света, как мотыльки.

Лэди Годива, Александр Сергеевич, Вергилий - все это бесплотные тени. Они уже никогда не станут плотью бытия. Такой пьяный петербургский напиток - культура, которая не есть ты. Это спасительные на время фантазии, однако прямого смысла в них нет.

У Боба Дилана в верхних слоях Highway 61 Revisited и Blonde On Blonde творится что-то похожее: развоплощение образов и людей культуры. Так что перевод сделан правильно. Но в акустике, в отличие от Joy Division - это пространство не выведено на поверхность, а только намечено, легчайшими мазками. Как они намечены в Белом Альбоме Битлз ("Cry Baby Cry", "Happiness Is a Warm Gun", "Savoy Truffle").

БГ сам говорил, что его "интересуют такие спрятанные пространства" - и в Акустике их полно. Там спрятано целое готическое пространство - то, которое будут распахивать в Англии эпигоны Joy Division, во Франции - Nour Desir, в Америке - Swans и Sonic Youth. То, которое возьмет Ник Кейв и сделает из него свою музыку, подпустив в него панка и блюза - замес очень мощный.

Как бы такая эстетика смерти, в лучших своих проявлениях - смерть высмеивающая. В худших же это эстетизация смерти и грех уныния, в конечном счете превращение в камень, являющийся болезнью и Манчестера и Петербурга.

В негритянской церковной музыке такого падающего бойца всегда подхватывает милый женский хор и не дает ему упасть. Он получает новые силы, прикасаясь к земле, и может дальше петь свои скорбные песни. Вершина такой скорбной песни - Марвин Гей, который очень страстно прощается с миром.

Таким образом мы подходим к Аквариуму с совершенно другой стороны.

Их "К Друзьям" - такой же бесспорный шедевр, как для меня, скажем, песенка "Androginus" группы The Replacements или "Flying High in Friendly Sky" Марвина Гея, аналога которому в мировой музыке не найти. Это тоже эстетика смерти, но кто сможет найти там хотя бы легкий оттенок мрака, хотя бы его мимолетную тень? Скорее, это веселая эпитафия заезжего просветленного дзен-буддиста ко всему Аквариуму. Представьте, что ему заказали высечь памятник Аквариуму и что-нибудь на нем написать.

Вальс прозрачных стрекоз: ля, ля-ля, ля-ля. Джордж на сей раз выдал замечательные строки - гениальные и лаконичные, какой и должна быть эпитафия. Аквариум поет себе реквием. Вспомним, что Моцарт тоже сам себе написал реквием.

Друзья, давайте все умремК чему нам жизни трепетаньеУж лучше гроба громыханиеИ смерти черный водоем

БГ часто примерял на себя одежды просветленного дзен-буддиста. "Меня Зовут Смерть" - пел он очень серьезно. Дзен-монах тоже приходил на рынок и заколачивал себя в гроб. Потом оттуда вылезал. Потом опять залезал, потом опять вылезал. И так далее. Возможно, это самая очаровательная эпитафия , когда-либо написанная.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Моя жизнь. Том I
Моя жизнь. Том I

«Моя жизнь» Рихарда Вагнера является и ценным документом эпохи, и свидетельством очевидца. Внимание к мелким деталям, описание бытовых подробностей, характеристики многочисленных современников, от соседа-кузнеца или пекаря с параллельной улицы до королевских особ и величайших деятелей искусств своего времени, – это дает возможность увидеть жизнь Европы XIX века во всем ее многообразии. Но, конечно же, на передний план выступает сама фигура гениального композитора, творчество которого поистине раскололо мир надвое: на безоговорочных сторонников Вагнера и столь же безоговорочных его противников. Личность подобного гигантского масштаба неизбежно должна вызывать и у современников, и у потомков самый жгучий интерес.Новое издание мемуаров Вагнера – настоящее событие в культурной жизни России. Перевод 1911–1912 годов подвергнут новой редактуре и сверен с немецким оригиналом с максимальным исправлением всех недочетов и ошибок, а также снабжен подробным справочным аппаратом. Все это делает настоящий двухтомник интересным не только для любителей музыки, но даже для историков.

Рихард Вагнер

Музыка
Бах
Бах

Жизнь великого композитора, называемого еще в XVIII веке святым от музыки, небогата событиями. Вопреки этому, Баху удавалось неоднократно ставить в тупик своих биографов. Некоторые его поступки кажутся удивительно нелогичными. И сам он — такой простой и обыденный, аккуратно ведущий домашнюю бухгалтерию и воспитывающий многочисленных детей — будто ускользает от понимания. Почему именно ему открылись недосягаемые высоты и глубины? Что служило Мастеру камертоном, по которому он выстраивал свои шедевры?Эта книга написана не для профессиональных музыкантов и уж точно — не для баховедов. Наука, изучающая творчество величайшего из композиторов, насчитывает не одну сотню томов. Лучшие из них — на немецком языке. Глупо было бы пытаться соперничать с европейскими исследователями по части эксклюзивности материалов. Такая задача здесь и не ставится. Автору хотелось бы рассказать не только о великом человеке, но и о среде, его взрастившей. О городах, в которых он жил, о людях, оказавших на него влияние, и об интересных особенностях его профессии. Рассказать не абстрактным людям, а своим соотечественникам — любителям музыки, зачастую весьма далеким от контекста западноевропейских духовных традиций.

Анна Михайловна Ветлугина , Марк Лебуше , Сергей Александрович Морозов , Сергей Шустов

Музыка / Современная русская и зарубежная проза / Документальное / Биографии и Мемуары