С мненіем Беннигсена согласились: Дохгуров, Уваров, Коновницын и Ермолов, а на стороне Барклая де-Толли были: Остерман, Раевскій и Толь. Кутузов заключил?» совещаніе, сказав: „«Te sens que je payerai les pots cassés, mais je me sacrifie pour le bien de ma patrie. J’ordonne la retraite.“ (Я вижу, что мне придется поплатиться за все, по жертвую собою для блага отечества. Приказываю отступить) (!(). Утвердительно можно сказать, что, в тогдашних обстоятельствах, никто, кроме Кутузова, не мог-бы оставить Москву, не возбудив против себя общаго неудовольствія в народе и войске.
Оставляя Москву внезапно, без всякаго приготовленія к такому решительному шагу, надлежало обезпечить снабженіе арміи продовольствіем и принять меры для спасенія раненых, находившихся в городе, и для вывоза оттуда казеннаго и частнаго имущества. Доставка войскам жизненных припасов не могла представить затрудненій, потому что многіе транспорты с ировіаптом из подмосковных и низовых губерній заблаговременно были направлены к Серпухову, откуда с одинаковою удобностью могли перейти, как на калужскую, так и на рязанскую дорогу. Напротив того, для спасенія раненых оказалось недостаточно перевозочных средств, что заставило оставить в Москве несколько тысяч человек, немогших следовать за войсками (10). О вывозе огромнаго казеннаго имущества нельзя было и думать, и даже не успели истребить его: из дел Артиллерійскаго департамента оказывается, что мы бросили в Москве более полутораста орудій, до 80-ти тысяч ружей и пистолетов, из коих ноловина требовала починки, более GO-ти тысяч штук холоднаго оружія, 20 тысяч пудов пороха, 27 тысяч артиллерійских снарядов и на два с половиною милліона рублей различных коммиссаріагских запасов. А между тем граф Растопчин доносил Государю: „Все вывезено: Коммисаріат, Арсенал." Часть ручного оружія была разграблена при выступленіи из Москвы наших войск; все-же прочее, большею частью, негодное оружіе досталось непріятелю, либо истреблено огнем. Многіе из московских жителей, не смотря на благопріятныя известія из арміи и на уверенія Ростопчина, что непріятель не дойдет до столицы, заранее выехали оттуда; нрочіеже оставались в городе, частью из безпечности, частью по неименію средств к выезду. Кутузов, решась оставить Москву, приказал полиціймейстеру арміи Шульгину: „гнать всех на Рязань" (п).
По окончаніи совета-в Филях, Кутузов сделал роспоряженія к отступленію в следующуюже ночь по рязанской дороге. Оставляя Москву, Кутузов не мог победить овладевшей им скорби и по свидетельству находившаяся при нем Кайсарова несколько раз плакалъ.