Неменее взволнован, огорчен был граф Растопчин. Нет никакого повода сомневаться в его преданности Государю и любви к отечеству, хотя пылкость, упрямство и угодливость общественному мненію графа Растопчина иногда вовлекали его в необдуманные поступки. В 1812 году, народ наш, считая всю Европу ополчившеюся на Россію, видел во всяком не русском врага и подозревал всех иностранцев в измене, либо, по крайней мере, в злорадстве. Объявленія, или —так называемая—афиши Растопчина, в коих Французы и Немцы были представляемы в презрительном виде, могли скорее усилить, нежели разсеять предубежденія Москвичей. В этих-же афишах, Растопчин старался противодействовать слухам об успехе непріятельскаго нашествія преувеличенными известіями о победах наших войск. Но, вводя в заблужденіе жителей столицы, он и сам был обмануть отзывами Кутузова, который, соблюдая свое постоянное правило—несообща гь никому задуманных им соображеній—держал Растопчина в неизвестности о положеніи дел на театре войны и клялся своими седыми волосами, что Наполеон не дойдет до Москвы. Растопчин, с своей стороны, в самый день бородинской битвы, писал в афишах: „Жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет, и вот почему: в арміях 130 тысяч славнаго войска, 1800 пушек, и светлейшій князь Кутузов, истинно Государев избранный воевода русских сил и надо всеми начальник; у него, сзади непріятеля, генералы Тормасов и Чичагов, вместе 85 тысяч славнаго войска; генерал Милорадович из Калуги пришел в Можайск с 30-ю тысячами пехоты, 3,800 кавалеріи и 81-мя пушками пешей и конной артиллеріи. Граф Марков чрезъ три дня придет в Можайск с 2-і-мя тысячами паніей поенной силы, а остальные 7 тысяч вслед за ним. В Москве, н Клину, н Завидове, н Подольск!.. 14 тысяч пехоты 28). А если мало этого для погибели злодея, тогда уж скажу: „пу, Дружина Московская, пойдем и мы! И выведем сто тысяч молодцов, возьмем Иверскую Божію Матерь, да 150 пушек, и кончим дело все вместе. У ненріятеля-;ке своих и сволочи 150.000 человекъ“, и нроч. Даже 80-го августа, за два дня до прибытія нашей арміи к Москве, Растопчин уверял Москвичей. что светлейшій князь „стал на кренком месте, где ненріятель невдруг на него пойдет". На следующій день столица наполнилась ранеными—жертвами Бородинской битвы. Жители города, развлеченные нохвальным желаніем оказать но возможности помощь страдальцам, и успокоенные отзывами Растопчина, не могли однакоже не знать, что но ночам вывозили из города казенное имущество, и но тому все торопились уезжать. В Москве, большею частью, оставались только те, кому терять было нечего. Многіе из них. обрекши себя смерти, нріобщались Св. Таин. и по призыву Растопчина хотели идти с церковными хоругвями на Трехгорное поле. Разнесся слух. ч то сам престарелый митрополит Илатон явится на Тригорьт, либо на Поклонную гору, благословить русское онолченіе на решительную битву. И действительно —он готов был пожертвовать собою, и только лишь с трудом уговорили его. уже 31 августа (12 сентября), уехать в его мирное убежище — Вифанію (IS).
1 (13) сентября, в день совещанія в Филяхъ,
когда войска, уверенныя в предстоящем!» бою. располагались на но;шціи и сооружали укренлснія. казалось — вся Москва готовилась присоединиться к арміи. Жители толпами бежали в арсенал, где ■тогда раздавали оружіе даром, и потом с восклицаніями: „да здравствует наш батюшка, Александр Павлович!“ спешили на Три-горы. ожидая там найти военнаго губернатора. Наступил вечер. Москва более и более пустела. оставляемая своими обитателями, из коих одни, с оружіем в руках, отправились за Драгомиловскую заставу, a другіе, захватив образа и все. что могли унести с собою, уходили с своими семействами из города, куда глаза глядят, не зная, найдутъли где пристанище. Уже в ночи, граф Растопчин получить от князя Кутузова следующее письмо: „Непріятель, отделив колонны свои на Звенигород и Боровскь, и невыгодное здешнее местоноложеніе, вынуждают меня с горестію Москву оставить. Армія идет на рязанскую дорогу" Это