История в зеленых листьях

Но хоть раз обмануться в собственном цинизме было бы приятно. Возродились бы прежние, до ран молодости, ослеплённости юности. Мира поняла, что с течением времени окончательно утеряет остатки связей с людьми просто потому, что слишком явно видит их мелкую для себя выгоду. Точно так же отчётливо, как трещины на дорогах с запёкшейся в них пылью. И открытие это объяснило очень многие обиды и недомолвки.

Мира считала, что человеческие чувства имеют значение только в преломлении искусством – запечатлённые в потрясении, в смаковании жизни, так свойственной русским рок-исполнителям. Остальное – лишь дымка, а принятие мира приводит творца к бесплодию. Но искусство беззастенчиво врёт, воспевая музу или друга, не спеша обнажить истинное хищное лицо творцов – патологических эгоистов, не способных поступиться собой во имя другого.

Мира создала для себя безвыходную ситуацию, полностью отринув роли, приписываемые женщинам, от которых последние получали мазохистское удовлетворение, и требуя от других женщин относиться к себе как к мужчине. В то же время Мира без стеснения признавала, что сама на редкость амбивалентна и осуждать прочих за это не может. Но легче от констатации собственной дезориентировки не становилось. Хотелось заграбастать всё, всюду копнуть, почитать и про фагоцитоз, и про Мурасаки Сикибу, померить и брючный костюм, и воздушное платьице, всего добиться самой, чтобы никто не смел ей ничего предъявить, а родные гордились, но и быть оберегаемой для разнообразия. Сохранить баланс и не спятить… Получить удовольствие от близости с мужчиной и не обжечься об него, заработав в довесок парочку инфекций.

22

Вернуться бы сейчас за столик случайного утра под взгляд насмешливого парня с гибкими кистями, служащими свидетельством артистичности и нетерпеливости в том, что будоражит. Но она продолжала стоять на испещрённом каплями асфальте в синем платье с цветочными разводами, не оборачиваясь на окно с его взъерошенным профилем. Словно он был обычным застенчивым кавалером, а не эксцентрическим центром любого сборища.

Совсем недавно он уплыл к другим девушкам только потому, что они имели с ним меньше совпадений в последовательности нуклеотидов.

Острое чувство конца, абсолютно необходимое, будоражащее пленительностью. Совершенно любимое. Жизнь мчится вперёд, отщепляя куски от прошлого. И остановить это невозможно… Остаются от неё лишь неровные вспышки ощущений да опыт, продолбившийся в голову.

«Варя беременна, – проносилось в голове. – Я больше не нужна ей. Стану лишь подругой из прошлого, которой пишут пару раз в год, чтобы прислать фото растущего чада». Мира, которой дети чудились не более чем финансовой ямой, не могла поверить, что кто-то добровольно согласен разводить их. Если бы только это мог быть её ребенок от них обоих, упрочивающий её положение, а все они жили дружной коммуной… Жена для утех и жена для пользы, а между ними мужчина, но не как цель, а как ресурс. Чем больше в отношениях людей, тем слаще и хмельнее их веретено.

Насмешливые, оголтелые, остроязычные, брат и сестра друг от друга старались скрыть глубину тоски и сожаления. Тим что-то рассказывал из актуальных новостей, а Мира смотрела на него с плохо замаскированным сочувствием и неверием. Его энергия, которую он так беззастенчиво расплёскивал вокруг, и на сей раз дошла до её внутренностей. Почему её так увлекали его образ и лупоглазость средних просторов? Впечатался внутри… Почему ей вообще нравились мужчины? Разве не всё равно, от человека какого пола получать удовольствие? Инстинкт невидимо перерастал в осознаваемую констатацию, а не в поиск первоисточников.

– А ты думаешь, мне пришлось легко? – ответила на рассказ о его горестях последнего времени взрослая женщина с уставшим, но до пугающего осмысленным взглядом.

И он, который никогда не лез за словом в карман, замолчал, как молчит мужчина, который всё понимает, но страшится лезть в дрязги вулкана женской души, вытапливающегося из неё и грозящего ошпарить окружающих.

– Ты не понимаешь… Мы похоронили сестру, когда я был маленьким. Мать больше не решилась родить. Она и так натерпелась в одиночном материнстве. А я детей хочу, иначе всё прервётся.

Тим сам себе страшился признаться, насколько его возбуждала идея инцеста и отношения семьи к ним как к падшим. Но решиться на то, на что Мира дала недвусмысленное согласие, он не мог.

– А я всё испортила тебе.

– Не надо…

– Почему не надо? Ты же оправдаться хочешь? Ведь это то, чем люди постоянно занимаются помимо осуждения остальных.

Тим изменил выражение лица с дружелюбного на саркастическое.

– Если ты так это видишь, твоё право.