История в зеленых листьях

И Варя… со спелой грудью, впервые обнажённой перед ним. Почему он так явно отринул её тело вначале, пленясь духовной связью, которой никак бы не помешала физическая? Чего он боялся? Христианство не довлело над ним уже давно, неужели же оно въелось в сами заготовки рефлексов? Почему он мог как угодно извращаться с падшими женщинами, но не способен был притронуться к этой туманной богине? Боялся осквернить её и далее созерцать этот распад во всём его ужасе? Боялся осквернить её собой… самым запятнанным из этого трио. Но единение с Варей разочаровывало холодностью. И своей, и её.

Изнасиловать бы обеих. Да страшно… На это тоже нужна своя больная и бесчувственная решимость.

Тёмная глубь спущенных штор, в которой Арсений так вольготно чувствовал себя, начала играть с ним злую шутку. Он подолгу сидел, зажав лицо руками, в плену каких-то странных видений, не снов, не воспоминаний… Чего-то совершенно иного, нового и пугающего. Ещё более пугающего, чем эта лохматая девчонка, вторгнувшаяся в его дом и установившая в нём странные обычаи.

Арсений ревновал Варю к Мире и упивался этим. Варя беременна от него, едва соображал он в какой-то прострации. Но ребёнок будет двух женщин, они отнимут его, как они всегда делают, выгоняя мужчин на улицу и устанавливая в доме безраздельный матриархат. Чёртовы ведьмы! Всё, что им нужно, – это семя. С остальным они великолепно справляются сами, хоть и ноют на каждом шагу. Захватывают исконную власть, единственную, которую у них не оспаривали тысячелетиями.

Если бы только Варя была более мужественной, надевала пиджаки, которые так идут ей… идеальная кожа, тонкие кости… Как же она притягивала! Если бы только совладать с её непоколебимой женственностью, бьющей током и парализующей. Что внутри этих недр? Клыки, заклятья. Если бы только не бояться её недоразвитости по сравнению с мужчинами. Но какие же они непокорные – не подступиться… Прямо как мать. Внушающая ему чувство бессилия и изматывающего соблазна.

Ужас при мысли об оскоплённом человеке, родившемся неполноценным, вновь заполонил разум при воспоминании об обнажённой женщине. Словно и ему это может передаться и лишить привилегий, запятнать. Именно поэтому он ничего не смог сделать с Мирой, даже когда почувствовал угрозу. Стоило припомнить историю человечества, накатывало небрежение к отличающимся людям – физически, эмоционально и ментально.

«Люди боятся того, чего не понимают. ГМО, гомосексуальность, загробную жизнь», – те слова Миры врезались в мозг, подгрызаемый хроническим воспалением. Отец табуировал тему однополой любви, и Арсений вслед считал её запретной. А Мира, заметив его заинтересованность, продолжала:

– Какая чушь… Объяснить океаны человеческой психики детским желанием секса с матерью, чрезмерной властностью или, наоборот, отсутствием отца. Секса в чистом виде не бывает. Он всегда окрашен девиациями и межличностными взаимоотношениями. Здесь нельзя объяснить всё по линейке. Здесь мало помогут даже исследования и контрольные группы. Потому что придётся исследовать каждого человека годами, от и до, да и в таком случае он наврёт. Констатировать что-то с миной знатока – смехотворно.

25

– Молодость – это когда ты днём страдаешь от любви, а вечером скачешь есть мороженое с подругами.

Варя блаженно засмеялась, откинув голову, отчего короткие вьющиеся пряди окунулись дальше плеч. Мира заворожённо смотрела на неё. Её охватила блаженная полнота существования – божественный коктейль из молодости, солнца, летнего дня и желанного существа рядом. На лица им спускались тени низкотонных листьев северного лета, стены домов на короткий миг погружали в холодок мрака.

Откуда она взялась, эта изумрудная девочка со сталью и гордостью в пологих глазах? Не бывает у людей, не прошедших через суровые уроки жизни, такой осмысленности. Ничто не даётся просто так, за исключением готовых шаблонов семьи, государства и мышления. Остальное приходится отвоёвывать. Но тем слаще полученные плоды. Тем дороже человек с открытыми глазами, не попадающийся в уготованные ловушки. Человек, разделённый с другим невидимой, порой почти стирающейся стеной восприятия.

Пригород с его отрешённостью. Расступающееся утро, погрязшее во влаге равнинной теплоты. Старые уездные домики, попахивающие подгнившим деревом. Какая-то окутывающая благоденствием, а вслед за ним непомерной скукой и тупиком жизнь, из которой хотелось вырваться, чтобы затем вспоминать её безмятежность.