История войн и военного искусства

Тем не менее войны средневековья не следует считать менее жестокими по сравнению с войнами древности. Как раз наобо­рот. Они могли бы быть менее кровавы, так как войска были зна­чительно меньше и, кроме того, рыцари взаимно щадили жизнь друг друга из классовых интересов, но тем ужаснее опустошали, разоряли и уничтожали массу населения. Вообще говоря, стра­тегия на истощение, несмотря на то что она имеет вид более мяг­кой формы ведения войны, является несравненно более жестокой формой. Мы видели уже, насколько она истощила античную Гре­цию. Что же касается примеров новейшего времени, то стоит лишь сопоставить Тридцатилетнюю войну с наполеоновскими войнами. Тридцатилетняя война с ее стратегией на истощение стоила одной германской нации 16 000 000 человек, отбросив на столетие назад в ее развитии. Наполеоновские войны с их страте­гией на уничтожение не стоили всей Европе и 2 000 000, вырвав вместе с тем половину Европы из феодального болота и осуще­ствив, таким образом, мощный исторический прогресс. Поэтому поклонники современного милитаризма совершенно правы, ког­да утверждают, что войну, протекающую быстрыми и сильными ударами, легче перенести, чем войну, тянущуюся без решитель­ных столкновений; их глупость начинается тогда, когда они ут­верждают, что колоссальные вооружения на море и на суше, в которых сейчас соперничают все великие державы, являются вер­нейшими средствами стратегии на уничтожение. Они являются в гораздо большей степени вернейшими рычагами стратегии на ис­тощение. При современном состоянии международных воору­жений ни одна держава или ни одна коалиция держав не может рассчитывать на то, чтобы покорить другую державу или коа­лицию держав превосходством своих сил. Они все одинаково действуют в направлении взаимного истощения, конечно, сред­ствами разрушения, которые в современном просвещенном мире могут достигнуть гораздо большего, чем Пелопонесская война достигла по отношению к Греции или Тридцатилетняя война по отношению к Германии.

Воинское снаряжение времен Каролингов

Возвращаясь снова к феодально-рыцарскому образу ведения войны, следует сказать, что его исчезновение является гораздо более поучительным, чем его существование. По общепринято­му воззрению, оно было вытеснено огнестрельным оружием, от­носительно чего существует два различных мнения. Одни, и сре­ди них весьма ученые профессора, воображают, что изобретение огнестрельного оружия было сделано случайно и что оно уже само по себе изменило все лицо земного шара. Г-н Дюбуа-Реймон не только прославляет берлинский университет как духовную гвардию Гогенцоллернов, но и порицает римлян за то, что они не изобрели кремневых ружей, при помощи которых так легко мож­но было бы обратить в бегство германских завоевателей. Здесь, конечно, благоразумные люди не спорят. Гораздо логичнее дру­гое мнение, сводящееся к тому, что новый, капиталистический способ производства создал в огнестрельном оружии средство для преодоления феодального способа производства, но и оно не совсем правильно. Прежде чем огнестрельное оружие выиграло первую битву, что случилось при Павии в 1525 г., феодально-рыцарский способ ведения войны потерпел уже свое поражение от новой народной пехоты, которая, не обладая огнестрельным

оружием, сама побеждала рыцарское войско и тогда, когда пос­леднее было снабжено огнестрельным оружием.

Эта пехота возникла от двух различных корней. Один из них, исторически сильно развившийся и даже переступивший за границы своего времени, предвосхищал уже грядущее, тог­да как другой, исторически очень отсталый, достиг приблизи­тельно той ступени, на которой тысячу лет назад стояли гер­манские народности, и, как это ни странно, влияние как раз с первой, исторически прогрессивной стороны оказалось не­прочным, тогда как с другой, исторический отсталой стороны оно оказалось гораздо более крепким.

Мы подразумеваем гуситов и швейцарцев, которые впервые сумели создать пехоту, заставившую отступить перед собой рыцарские войска. Военная сила гуситов сконцентрировалась в коммунистическом лагере Таборе и погибла вместе с ним. Во­енная же сила швейцарцев сумела продать себя за хорошую цену интересам нарождающегося капитализма.

7. ШВЕЙЦАРЦЫ

Фридрих Энгельс охарактеризовал однажды в свои юные годы борьбу старых швейцарских кантонов¹ с габсбургской монар­хией, прославленную в сказании о Рютли и Телле, как битву ханжеского и грубого горного племени против цивилизации и прогресса. Это было в дни швейцарской союзной войны (Sonderbunds Krieg), когда старые кантоны выступили за иезуи­тов и тем навлекли на себя сильнейший гнев европейской демо­кратии; поэтому ясно, что здесь говорил не столько Энгельс-исследователь, сколько Энгельс-борец.