История войн и военного искусства

Однако войны XVI, XVII и XVIII столетий велись не по законам стратегии на уничтожение, но по законам стратегии на истощение; последняя же видит свою задачу в том, чтобы утомлять врага маневрами и избегать сражений, принимая или ища их лишь в случаях крайней необходимости или при чрез­вычайно благоприятных условиях. Буржуазная наука видела поэтому в Маккиавелли, требовавшем к тому же всеобщей во­инской повинности, великого мыслителя, познавшего еще в начале XVI столетия ту истину, которую прочий глупый свет уразумел лишь в конце XVIII столетия. Маккиавелли был, ко­нечно, очень проницательным политиком, но не потому, что он видел вещи в темноте будущего, а потому, что видел их в свете действительности. Он писал под впечатлением длинно­го пути побед, по которому в его время шли швейцарские вой­ска. Эти войска были народным ополчением со всеобщей воин­ской повинностью, и они применялись только в сражении на уничтожение. В мощных швейцарских колоннах он, подобно гуманистам, видел возрождение греческой и римской фаланги.

Капитал, с самого своего возникновения, охотно сокра­щал издержки производства; заимствуя свое духовное воору­жение из древности, свое светское оружие он брал даже не из «античных установлений», как полагал Маккиавелли, но из гораздо более раннего общественного порядка — из перво­бытного коммунизма. Подражать рыцарскому войску, а тем более превзойти его — капитал не мог; это войско отжило вместе с феодальным строем, так как всякая военная органи­зация всеми своими нитями связана с тем общественным стро­ем, из которого она выросла.

С распадающихся рыцарских войск начала уже зарождать­ся пехота, превратить которую в боевое оружие и было зада­чей вновь зародившегося капитализма. Он облегчил себе эту требовавшую долгого времени задачу тем, что в соответствии с духом своего денежного хозяйства покупал нужное ему вой­ско. В швейцарской квадратной колонне с ее строгой дисцип­линой, с ее тактической сплоченностью и неотразимым массо­вым ударом была найдена пехота, доказавшая, что она далеко превосходит рыцарские войска.

В Швейцарии, именно в старых кантонах Швиц, Ури и Унтервальден, образовались общины с военной конституцией, в полной мере обладавшие основными военными качествами: му­жеством и годностью отдельных бойцов, дисциплиной, непо­колебимой взаимной спайкой этих воинов. Первые качества воспитывались жизнью среди суровой природы негостеприим­ных гор, вторые — общинным бытом; род и соседство, воен­ное товарищество и земледельческое хозяйство были тесней­шим образом связаны. Первобытные швейцарцы были воин­ственным горным племенем, которое не слишком строго относилось к грабежам и разбою. «Освободительные битвы», которые они предпринимали якобы для свержения австрийс­кого господства, с точки зрения цивилизации весьма двусмыс­ленны, и военную славу, которую они при этом приобретали, они охотно обменивали на золото.

Поскольку дело идет не только о легендарных преданиях, но об исторически вероятных сообщениях, швейцарцы имели лишь две «освободительные битвы», т. е. битвы, в которых они сражались, по крайней мере, за свои собственные интересы: битву при Моргартене (1315 г.) и битву при Земпахе (1386 г.); в первой сражались одни старые кантоны (Швиц, Ури, Унтервальден), во второй — кантоны с Люцерном, в обоих случаях про­тив габсбургского рыцарского войска. Между этими битвами произошла битва при Лаупене (1339 г.), в которой кантоны уча­ствовали как наемники в борьбе между Берном и Фрейбургом, совершенно их не касавшейся.

Когда в 1847 г. своей позорной политикой старые кантоны навлекли на себя гнев европейских революционных партий, молодой Энгельс назвал в своей горячей статье битвы при Моргартене и Земпахе «отчаянием грубых и ханжеских гор­ных племен, упорно боровшихся против цивилизации и про­гресса». Это суждение верно во всяком случае постольку, по­скольку кантоны и после своей победы над австрийским ры­царским войском могли вести и вели лишь консервативную политику. Через несколько лет после битвы при Земпахе они заключили с Австрией мир, сначала на 7, потом на 20 и, нако­нец, на 50 лет; по этому миру Габсбурги временно отказыва­лись от известных прав и областей, сохраняя, однако, за со­бой значительную часть Швейцарии. Хотя союз кантонов к тому времени несколько расширялся вступлением пяти дру­гих кантонов (Люцерн, Цуг, Цюрих, Берн, Гларус), однако внешнее усиление швейцарского союза сопровождалось изве­стным внутренним его ослаблением.

Старые кантоны были слабо связаны между собой, так как в каждом из них проявлялся крестьянский партикуляризм, но все же вследствие общности этих же крестьянских интересов они оставались верны своей связи.