История войн и военного искусства

ла бы искупить новая победа. К ней подходят слова одного за­падного историка: «Перемены в судьбах человечества обнару­живаются на полях сражений». Это положение правильно лишь в применении к классовому обществу вообще и капиталисти­ческому в частности, но, так как человечество в течение тысяче­летий живет в классовом обществе, оно остается при всей сво­ей резкой односторонности необычайно поучительным и для тех, кто объявляет войну войне. Ибо, чтобы успешно вести войну против войны, надо прежде всего знать, что такое война.

Уже из жалоб античных трагиков известно, какое разлагаю­щее влияние оказывают деньги на патриархальное общество. Столь же разлагающе действовала эта сила и на военную мощь швейцарцев, вытекавшую из определенных естественных при­чин. Она уничтожила тот военный подход, который так блестя­ще оправдался при Моргартене или Земпахе, и породила без­рассудную, безумную храбрость, готовую за плату на любой штурм, независимо от того, где и когда он производится. В даль­нейшем она разрушила дисциплину, так как швейцарцы начали бунтовать, если плата задерживалась или не выплачивалась, а это случалось по тогдашним безденежным временам довольно часто; если поход затягивался слишком долго, они просто раз­бегались из-под знамен; заботы о доме, хозяйстве, о детях и жене, о родине напоминали им, разумеется, о себе. Наконец, споры за высшую и низшую оплату (существовали особо при­вилегированные наемники, получавшие двойную и даже в де­сять раз большую плату) вносили разлад в их собственные ряды.

Но не только упадок военной доблести швейцарцев, проис­ходивший по вышеуказанным причинам, побуждал развивавшие­ся государства того времени освободиться от швейцарских наем­ников. Крупные державы — Австрия, Франция, Испания — дол­жны были подумать о том, чтобы создать собственные войска. Если швейцарцы продавались кому-нибудь — а своих покупате­лей они меняли по возможности ежегодно,— то другие не могли оставаться беззащитными. Таким образом, появилась французс­кая, немецкая, испанская пехота по образу и подобию швейцар­цев, которые, чувствуя себя под всеми знаменами, как дома, по­всюду являлись учителями и таким образом сами рыли могилу своей военной монополии. Правда, вначале им не приходилось слишком бояться конкуренции; дело шло, конечно, еще не о на­циональном и даже не о постоянном войске, содержание которо­го требовало такого разветвленного административного аппара­та, каким тогдашние, даже самые крупные государства еще в те­чение продолжительного времени не обладали. По существу это

были такие же наемные войска, которые могли сделаться боеспо­собными и пригодными только через продолжительное время; они уже потому уступали швейцарцам, что естественная дисцип­лина последних делала излишней искусственную муштровку. Быстрее всего догоняли швейцарцев немецкие ландскнехты, уже по своему названию (солдаты страны) являвшиеся солдатами сво­ей собственной страны, но это не мешало их склонности сра­жаться и под чужими знаменами.

Отсюда возникло еще одно противоречие: новая пехота, которую было так легко разбить и так трудно пополнить в слу­чае потерь, вначале не могла сравняться по силе удара с швей­царскими колоннами и была вообще негодна для стратегии на уничтожение. И здесь не теоретические взвешивания, но не­посредственное давление исторического положения застави­ло всех главнокомандующих тогдашних государств отдать предпочтение стратегии на истощение; самое большее, если их симпатии к ней были несколько повышены преданиями из времен феодального рыцарского войска.

Эти изменения, указанные здесь лишь в самых общих чер­тах, легко и ясно проследить на примере битвы у Бикокка. В большой борьбе между Карлом V и Франциском I за облада­ние Ломбардией противостояли друг другу два войска. Войс­ком Карла командовал его итальянский полководец Проспер Колонна. Оно состояло из 19 000 чел. испанской пехоты под командованием испанца же Пескара и немецких ландскнех­тов под командой Георга фон Фрундсберга. Французское вой­ско под командой маршала Лоутрека было несравненно силь­нее; оно насчитывало 32 000 чел. и состояло наполовину из французских, венецианских и других пехотинцев и наполо­вину из швейцарцев, делившихся по городским и сельским кантонам на две колонны; одна из них была под командой Альбрехта фон Штейна из Берна, другая — Арнольда фон Винкельрида из Унтервальдена.

И Колонна, и Лоутрек вели войну по принципам стратегии на истощение. Французский маршал вызывал этим величайшее негодование швейцарцев. Уже в предшествовавшем году они целыми группами убегали от него, наскучив постоянными пере­движениями взад и вперед. Но посредством большого денежно­го куша французскому королю удалось принудить Швейцарс­кий союз дать ему и в 1522 г. еще 16 000 чел. и вынудить от него запрещение для отдельных кантонов посылать людей к Карлу V. В январе 16 000 швейцарцев спустились с Альп и присоедини­лись к армии Лоутрека. Тотчас же разгорелась старая распря;