История войн и военного искусства

Эти военные реформы превратили Нидерланды на рубеже XVI и XVII столетий в высшую школу военного искусства. Но военным государством они не сделались. Центр тяжести их мо­гущества лежал на море, чем более принимали они характер первоклассной морской державы, тем менее могли они думать о том, чтобы стать первоклассной сухопутной державой. Целый ряд других причин, о которых здесь не приходится распростра­няться, действовал в том же направлении. Поэтому не могло случиться, чтобы Нидерландское восстание ввело в практику остальной Европы новое военное искусство, хотя бы в той сте­пени, как это сделала через два века Французская революция. Голландская военная реформа осталась теоретическим образ­цом, который европейские военные ревностно изучают, но мы должны сказать здесь еще раз: чистая теория может очень не­много дать войне, если при этом отсутствуют фактические пред­посылки, при которых она осуществляется.

Это больше всего относится к Германии, с которой Нидер­ланды были тогда связаны теснее, чем в настоящее время. Один из принцев Оранских, правда, основал в Зигине в 1607 г. «воен­ную и рыцарскую школу», чтобы пересадить в Германию нидер­ландскую военную организацию. Но из этого получилось очень мало, вернее — даже ничего. Немецкие ландскнехты были еще более развращены, чем испанская пехота, с которой они так часто делили битвы и победы в первую половину XVI столетия. В то время как испанская пехота все еще вела мировые войны, немецкие ландскнехты, с того времени как Мориц Саксонский помог княжескому господству восторжествовать над импера­торской властью, унизились до целого ряда жалких, мелочных сделок, в которых они продавали себя направо и налево. В под­жогах Альбрехта Бранденбургского в Грундбахской распре, в Кельнской резне, в июльских событиях и т. п. немецкие ланд­скнехты показали себя неорганизованной бандой, потерявшей последние следы национальной окраски.

Изменить это не могла ни высшая, ни низшая школа, но лишь такая катастрофа, какой была Тридцатилетняя война.

VI

Многим западным историкам снова вздумалось отрицать, что Тридцатилетняя война была для Германии ужасной катаст­рофой. Правда, они признают, что убийства, грабежи, разбои, зверства и разорения достигли в этой войне колоссальных раз­меров, но для народа численностью в 20 000 000 это якобы не слишком много значит; поэтические описания, которые мы встречаем в «Симплициссимусе», нельзя считать историчес­кой правдой, так как чудовищная ненависть последователей разных религий охотно сваливала на Тилли и на Густава-Адоль­фа все преступления. Фактически Тридцатилетняя война буд­то бы не только разрушила старые ценности, но и создала но­вые. Громадные денежные субсидии прибыли из Франции, Гол­ландии, Англии, Испании и от папы в Германию; французское золото ввозилось в Германию в винных бочках. Война не столь­ко уничтожила существовавшие экономические ценности, сколько отодвинула возможность ими пользоваться.

Первое положение в известном смысле правильно и верно как раз в настоящий момент. Мы видим каждый день, какую поразительную власть имеет война над человеческой фантази­ей, и если даже при нынешней всесторонней осведомленности беспрестанно возникают слухи о мнимых военных зверствах, несмотря на неоднократные опровержения осведомленных лиц, то можно легко допустить, что в тех рассказах, которые до­

шли до нас от современников об ужасах Тридцатилетней вой­ны, могут быть сильные преувеличения. Но это совершенно не касается того вопроса, о котором мы хотим говорить здесь, так как если бы даже в Тридцатилетней войне не происходи­ло никаких особенных зверств и война велась бы во всех от­ношениях так, как этого требовали тогдашние воззрения, то все равно она была бы ужасающей катастрофой для немецкой нации, и об этом больше всего свидетельствуют указания на бочки, полные золота.

Это указание не особенно импонировало и самим совре­менникам Тридцатилетней войны, которые уже в течение мно­гих лет могли наблюдать, как нищала испанская нация, несмо­тря на то, что к ней прибывали не только целые бочки, но це­лые флоты благородного металла и драгоценностей из обеих Индий. Историки, оспаривающие катастрофическое значение для Германии Тридцатилетней войны, еще не поняли того, что богатство нации заключается не в деньгах, но в труде. Можно согласиться, что великие нации быстро преодолевают даже очень сильные потрясения своего производственного процес­са, вызванные войной, как, например, Франция после войны 1870—1871 гг. Однако тогда дело шло лишь о коротких сро­ках. Если же в течение целого человеческого поколения, из года в год, у какой-нибудь нации уничтожается всякий новый росток того, что мы называем по современному выражению воспроизводством общественного капитала, то следствием этого, не только по Адаму Смиту, но и по Адаму Ризе, может быть лишь чудовищное обеднение нации. А так именно было, по всем историческим свидетельствам, в Тридцатилетнюю вой­ну, не говоря уже о всевозможных поэтических измышлениях.