История войн и военного искусства

Он говорит совершенно правильно, что старый швейцарс­кий ландман был тем же, чем был и старый германский гунно, так называемый глава сотни, деревни или рода; это название употреблялось в Швейцарии еще в XIII столетии. Что же гово­рит Дельбрюк о гунно как о предводителе войска? Как раз то же самое, только в более распространенной и ученой форме, чем это сказал Бюркли — за 15 лет раньше — относительно ландмана как предводителя войска. «Во главе каждой общины стояло выборное должностное лицо, которое называлось альтерман или гунно... Альтерманы или гунно были представите­лями и руководителями общины в мирное время и предводите­лями мужчин во время войны. Они жили с народом и в народе, они были такими же социально-свободными членами общины, как и все другие. Гунно был «предводителем», авторитет ко­торого распространялся над всем жизненным укладом, над всем существованием общины как в мирное, так и в военное время; сплоченность подобной германской сотни под руководством их гунно обладала такой крепостью, которую не могла пре­взойти даже самая строгая дисциплина римского легиона. Гер­манцы не обучались военному делу, гунно вряд ли имел опре­деленную, во всяком случае серьезную власть наказания; даже само понятие специальной военной дисциплины было чуждо германцам. Каждый призыв гунно — о приказании в строгом смысле слова не приходится говорить — встречал немедлен­ное повиновение, так как всякий знал, что такому приказанию будут повиноваться все остальные. Не напрасно установили мы сначала равнозначность гунно и альтермана; дело идет не о формальном споре, но об установлении крупного и существен­ного элемента мировой истории. Здесь до очевидности ясно, что гунно был не менявшимся от случая к случаю предводите­лем и случайным распорядителем той или иной сотни, но при­рожденным вождем естественного организма. Он имеет то же имя и выполняет во время войны те же функции, что и римский центурион, но он отличается от него, как природа от искусст­ва. Гунно, который не был бы альтерманом рода, так же мало был бы пригоден к войне, как центурион без дисциплины, но, являясь альтерманом рода, он достигает без всякой присяги, без военного права и без наказания той же самой сплоченнос­ти и того же послушания, которых достигает его римский со­брат посредством величайшей строгости». Наконец, Дельбрюк устанавливает, что старые германцы благодаря своей внутрен­ней сплоченности могли обходиться «без всякого специально­го командования», не разбегаясь и не теряя энергии для боя.

Так прекрасно и верно рисует Дельбрюк военное дело ста­рых германцев «как непосредственное народное дело», о кото­рое разбилось античное военное искусство. Но применить по отношению к старым швейцарцам, о которых разбилось сред­невековое искусство, то же самое, что справедливо по отноше­нию к старым германцам, этого не может допустить его буржу­азная предубежденность. Во главе новейшей военной истории должен непременно стоять «великий человек».

Каким образом достиг этой чести Вернер Штауффахер? По­ход герцога Леопольда Австрийского, так позорно закончив­шийся у Моргартена, должен был наказать жителей Швица за их разбойничьи нападения на монастырь Эйнзидель; жители же Швица, с своей стороны, были принуждены к этому раз­бойничьими нападениями на их общественные земли обитате­лей монастыря. Здесь приходится признать, что жители Шви­ца ни в коем случае не удерживались в границах необходимой обороны, как этого следовало бы ожидать от «скромного на­рода пастухов». А наоборот, несмотря на церковные узы и императорское покровительство, они платили монастырю с процентами и даже с процентами на проценты. Приблизитель­но за полдюжины лет до битвы при Моргартене жалобный спи­сок монастыря включает в себя не менее 46 жалоб на нападе­ния и грабежи, произведенные отдельными сотнями кантона Швиц под предводительством их ландманов.

Однажды, когда ландман Конрад-Абиберг стоял с тремяста­ми людей в Альпийской долине, а потом в Мюнтерской долине, и сыну ландмана Рудольфу Штауффахеру посчастливилось даже украсть с монастырского луга пять коней, ландман Вернер Штауффахер перешел все границы дозволенного и 6 января 1314 г. напал на монастырь во главе трех сотен. Он приказал взломать кладовые и жилые помещения, разрушить алтари, рассеять мощи святых; напившись монастырского вина, воины Швица осквер­нили храм, разложили и зажгли костры, чтобы сжечь монастыр­ские документы, и взяли в плен девять каноников. Это и был тот единственный подвиг, который совершил, по имеющимся доку­ментам, Вернер Штауффахер; тот факт, что после битвы при Моргартене он еще упоминается в качестве швицкого ландма­на, делает возможным предположение, что он принимал учас­тие в этой битве, но факт этот не дает ни малейшего намека, ни прямого, ни косвенного, на то, что он выделился при этом чем-нибудь из среды остальных кантонных ландманов.