С первых месяцев 1813 года австрийское правительство находилось в постоянных сношениях с неприятелями Наполеона. Как только русские войска вступили в Восточную Пруссию, то Меттерних всевозможно убеждал графа Витгенштейна двинуться быстро к Одеру и Эльбе, обещая содействие Австрии12
. Барон Вессенберг был послан тайно из Вены, через Данию, в Лондон, для переговоров с английским правительством, совершенно в ином духе, нежели выказывалось это поручение Наполеону; а Лебцель-терн отправился 2 (14) марта в Калиш, где тогда находилась главная квартира союзных государей, со словесными уверениями о готовности Австрии приступить к коалиции: таким образом, венский кабинет, не стесняясь определительными обязательствами, имел возможность выиграть время. Выше уже объяснено, что австрийский вспомогательный корпус, по отбытии князя Шварценберга состоявший под начальством барона Фримона, двинулся из Варшавского герцогства в Галицию, на основании конвенции, заключенной Лебцельтерном в Калише. По отступлении австрийцев в сию область они вошли в соглашение с русскими насчет перемирия; все это было сообщено королю Прусскому, оставаясь тайной для французского правительства. Венская аристократия, удаляя от себя по возможности бывшего республиканца графа Отто, скрывала от него истину, но Наполеон, со свойственной ему проницательностью, разгадал, что многое оставалось неизвестным его посланнику, и что личные свойства его, человека незнатного происхождения (Между тем, в Пруссии последовали весьма важные события: отложение корпуса Йорка, самостоятельное восстание Восточной Пруссии, без всякого участия и даже без ведома правительства, вызов граждан к общему вооружению, – обнаружили силу народного элемента, более ужасного для Австрии, нежели преобладание Наполеона. Воззвание князя Кутузова от 13 (25) марта, из Калиша, показывало намерения союзников – вовлечь всю Германию в предпринятую ими борьбу и воздвигнуть вновь Германский союз с содействием народа. Владетельные князья, упорствующие в преданности врагу общему, долженствовали потерять свои земли. Все это до такой степени устрашило австрийских аристократов, что они готовы были опять склониться на сторону Франции. Патриотические усилия жителей Пруссии превратились, под пером Меттерниха и агентов его, в якобинские попытки, расторгавшие священную связь между государями и подданными их13
. Штейн, Блюхер, Йорк, мужи, заслужившие уважение современников и потомства, считались якобинцами! В то время, когда северные германцы на полях сражений при Люцене и Бауцене умирали смертью храбрых, их увлечение осмеивалось, с разрешения цензуры, во всех венских театрах14. Но народ не сочувствовал этим постыдным внушениям, и потому австрийское правительство, опасаясь быть в совершенном разладе со своими подданными и не ожидая от Наполеона никаких уступок, продолжало свои сношения с обеими воюющими сторонами. По мере успеха вооружений Австрии изменялся тон ее дипломатии.