Я слышал, что Ефрем хочет в сие воскресенье здесь и во всей здешней епархии заставить провозгласить в церквах имя Даниила. Он может все сделать, ибо никто ему не противится; стыд нации, что, прилепясь к сему чернецу, ослепила себя. Четыре человека[333]
живот свой и имение положили для Даниила; не четыреста ли у вас таковых есть, кои последнего имущества своего не жалеют, кольми паче ради справедливости и славы нации… Императору донесено, что нация не желает Давида, но Даниила хочет иметь на престоле. Наши письма с трудом доходят до императора по причинеЯ удивляюсь, что за месяц вперед доходят сюда известия о всем, что у вас делается. Теперь писано сюда, будто святое копье положили вы в гороховый мешок и отослали в Эривань со множеством золота. Теперь слышу, что Ефрем писал хану письмо. Вы постарайтесь узнать, что в нем писано, и буде найдете что противное, то можете копию с оного мне прислать. Старайтесь только твердо сидеть на своем месте. Государи не свергнут вас против желания нации, а паче если хан не изменит вам. Я также удивляюсь, как может он (хан) оставить своего приятеля, а врага тела и души своей допустить к себе, ко вреду всего дома своего. Нужно, чтоб он поспешил прислать человека к Кноррингу или к императору и оправдать себя против клеветы Даниила и Ефрема, ибо по объявлению их Мамед-хан (эриванский) и Келб-Али-хан (нахичеванский) признаны разрушителями места и престола вашего. Не случилось бы, чтобы войска здешние, по просьбе Датила, пошли на помощь ему и на охранение страны вашей, ибо когда он будет католикосом – все может сделать. И так глуп хан тот, который такого врага, будучи через серебро обманут, внутрь к себе принимает. Прошу вас о сем от меня через мелика объявить для осторожности хану и поклон мой ему изъявить».
Предупреждению этому Григорий придавал большое значение, так как он знал, что еще в феврале месяце заготовлялась утвердительная грамота императора на имя Даниила и наше правительство принимало меры к тому, чтоб убедить эриванского хана принять Даниила в Эчмиадзинский монастырь и содействовать возведению на патриарший престол. Григорию известно было также и то, что Порта согласилась признать Даниила патриархом и отправила к нему фирман султана, которым повелено было баязетскому и другим пашам отдавать Даниилу приличные почести и без письменного разрешения никого из духовных никуда не пропускать.
Получив этот фирман, Даниил решился выйти из выжидательного положения, и 25 мая, близ Баязета, на реке Евфрате, в армянском монастыре св. Иоанна (Учкилисе), он миропомазался при собрании духовенства и в присутствии более 3000 армян.
Происшествие это возбудило со стороны Давида новое преследование духовенства. Пренебрегая уставами церкви и чувством человеколюбия, лжепатриарх жестоко обращался со своими противниками. «Со времен просветителя нашего[334]
и поныне, – писали епископы, – еще никогда не было в нации нашей такого первоначальника, который бы столь несправедливые чинил поступки. Он безнаказанно и многочисленные муки день ото дня причиняет бедному нашему единогласию: одних сечет, других в тюрьму заключает».Имея постоянно при себе персидскую стражу, Давид подозрительных епископов и монахов отправлял в Эривань, где они подвергались телесным наказаниям и затем возвращались в Эчмиадзин, под видом раскаяния. Нераскаявшихся он заключал в темницы, в амбары с ячменем или запирал в отдельных комнатах. Такое положение было невыносимо для духовенства, и однажды монахи с палками и камнями бросились на патриарший дом и освободили заключенных. Затем, собравшись в церковь, все духовенство пред
На другой день лжепатриарх приказал запереть монастырские ворота, и тогда братия, разобрав стену, целою толпой отправилась в Эривань жаловаться хану и просить о смене Давида и утверждении Даниила. Подговоренный сторонниками Давида, обещавшими большие подарки, хан приказал заковать и заключить в темницу некоторых епископов, а остальных отправил под конвоем в Эчмиадзин, где они и были заперты в своих кельях. «Когда же рассвело, писали потерпевшие[335]
, то многие из нас кричали из келий: отпустите нас во двор, дабы совершить долг природы и затем вновь можете вас запереть, но никто не хотел нас слушать…»Имея на своей стороне грубую силу, Давид заготовил хвалебные о себе письма и приказал, чтобы заключенные подписали их. Кто прикладывал свою печать и подписывал, тому возвращалась свобода, а кто не соглашался исполнить этого требования, тот оставался в заключении.
– Долго ли мы будем подписывать ложные бумаги? – спросил епископ Евдокийский.