Ефрем сияет и гремит против нас, а Даниилов Нерсес не перестает из Константинополя наполнять край наш воззваниями, посланиями и разными письмами. Если б я знал, что Ефрем так усилится, то я не мешкал бы так долго на Кавказе и своевременно предупредил бы его, но теперь он равносилен сатане. Несколько раз пожелал я быть у него, поговорить наедине, но он не только отклонил, но и людей моих не принял. Хотя мало кто любит Ефрема, но в лице двух злейших братьев Лазаревых он находит большую поддержку. Г. Ованес (Иван) Лазарев в параличе, близок к смерти и сегодня или завтра душу свою отдаст дьяволам[327]
, но оставляет двух злейших братьев. Спеши, владыко, спеши помочь мне каким-нибудь способом, ибо император молод и добр, и его легко склонить на свою сторону… Помогите! Не любите вы серебро выше своей чести и своей особы, ибо не серебро вас приобретает, а вы его.Пришлите государю и копии с двух писем Кнорринга к вам, а также журнал покойного Иосифа. Донесите государю, что вещи покойного получены вами. Ефрем между прочим гремит, что будто я часть имущества Иосифа израсходовал в Тифлисе, подкупив в пользу патриаршества Давида, а остальную часть поднес хану Эриванскому… И наконец, прошу вас обласкать и привлечь на свою сторону эчмиадзинских епископов, чтоб они сколько-нибудь смягчились, иначе, вам известно, что они сильно вооружены противу вас!»
Советы Григория подействовали на Давида тем более, что и другие лица, ему преданные, убеждали его тоже не стесняться средствами для достижения цели.
«Ты для самого себя жалеешь! – писал Давиду Агаеков из Константинополя[328]
. – Сколько есть у тебя денег, не жалей употреблять их, и архимандрита Карапета с несколькими духовными поспеши с большими дарами отправить в Петербург к государю. На завещании (Иосифа) свидетелями подпишутся: один Григорий архиепископ, а другого ты сам найди кого-нибудь. Еще же, владыка мой, по получении сего письма, напиши один лист и на одном дай приложить печати тех медиков, которые были в Петербурге. В нем пропиши, что армянский патриарх помазанный долженствует быть один, другому же быть нельзя. Денег не жалей, сколько имеешь издерживай, а если не имеешь их, то самого себя продай и употребляй деньги: дело сие должно совершиться чрез них. Напиши, что то ложно, чтобы народ армянский желал Даниила; пусть здесь, в Цареграде, станут разбирать сие; кроме четырех амираев, другие никто его не желают, а здесь я, раб твой, разбирать сие буду».Получив известие из Константинополя, что русское правительство требует от Порты признания патриархом Даниила, и сознавая, что единственный исход – последовать совету своих сторонников и при помощи подкупа стараться достигнуть того, чего нельзя было получить по праву, Давид стал расхищать церковное имущество, надеясь на приобретенные таким образом деньги усилить свою партию. Он посылал тайно по ночам к своему брату драгоценные вещи[329]
и на собранный от продажи их капитал снарядил посольства в Петербург и Константинополь. Он писал императору Александру, что Ефрем предъявил министерству ложные бумаги, что Ефрем и Даниил личные враги ему и что для разъяснения обстоятельств дела он, Давид, отправил в Россию архиепископов Карапета и Авраама с указами, дарованными ему от шаха и султана на верховное патриаршество, с единогласными общественными избирательными листами и поздравительными письмами, присланными ему от всей армянской нации, духовных и светских особ.Давид просил императора разрешить пропустить его посланных в Петербург, принять их милостиво и разобрать: силою и взятками ли он присвоил себе престол, как оклеветали его враги, или же он избран по желанию единоверцев и вообще всех армян, «разным владениям подвластных». Не настаивая на справедливости духовного завещания Иосифа, но и не отрицая его, Давид старался доказать, что избран народною волей, и просил императора даровать ему грамоту, утверждающую его верховным патриархом всего армянского народа[330]
.Посланные с этим письмом были задержаны Кноррингом, советовавшим епископам возвратиться в Эчмиадзин[331]
. Оставшись в Тифлисе, они нашли возможным отправить прошение Давида к архимандриту Григорию, который и представил его нашему правительству только в половине марта.«Писание вашего святейшества от 17 января, – сообщал Григорий[332]
, – на имя августейшего императора, сего месяца в пятый день я получил и сегодня перевожу оное, чтобы с переводом поднести императору. Без перевода же представить его в иностранную коллегию неудобно, ибо, по недоброжелательству ко мне, она или неправильно переведет, или совсем не представит императору. По той причине я спешу сам перевести и при краткой своей просьбе представить монарху.