Воспитанный при дворе, сын тайной любви, Георгий отличался ловкостью, храбростью, предприимчивостью и щедростью; качества эти приобрели ему скоро приверженность народа. Женившись на гурийской княжне Эрнстовой, бывшей в родстве с мингрельскими и абхазскими владетельными домами, Георгий приобрел себе значение и между имеретинскими князьями, которые называли его не иначе как
К чести его надо приписать удаление от двора и нежелание вмешиваться ни в какие дела; он просил не вводить его ни в какие истории и придворные интриги: говорил, что не имеет права соперничать с царем и ничего от него не требует.
Соломон II подозревал, однако же, в этом хитрость и задние мысли. Георгий наслаждался семейною жизнию, с радостию праздновал рождение первенца, сына своего Александра, а Соломону наговорили, что Георгий сына своего назвал именем деда для того только, чтобы приобрести влияние в народе.
Царь пригласил однажды Георгия в Аджаметский лес на охоту, изменнически схватил его и отправил в Мухурский замок в заключение.
Таким образом, в Мухурском замке явилось два узника: Константин и Георгий. Заключенные были под строгим присмотром: им дозволялось прогуливаться только около замка и иметь Константину голубей для забавы, а Георгию сокола для охоты.
Между тем царица Анна отправилась из Тифлиса в Петербург, где и обратилась с просьбою к императору Александру I об освобождении малолетнего сына ее Константина из крепости Мухури.
По высочайшему повелению послан был в Имеретию коллежский советник Соколов, с поручением убедить царя Соломона освободить царевича из заключения и отпустить его в Санкт-Петербург.
Получив подробную инструкцию относительно своих действий, Соколов получил и грамоту на имя имеретинского царя. Император Александр писал в ней Соломону, что, узнав о цели, с которою прислан Соколов, не сомневается в том, что имеретинский царь исполнит просьбу русского императора, сколько по человеколюбию и единоверию, столько же и «по соседственной доброй дружбе».
28 июня 1802 года Соколов приехал в город Моздок, и, получив от тамошнего коменданта в прикрытие 90 человек казаков, 30-го числа он выехал далее. Употребив восемь дней на проезд через черные и снеговые горы, Соколов достиг, 8 июля, до первой имеретинской деревни
Отсюда Соколов хотел отправить вперед бывшего при нем коллежского ассесора Яковлева с извещением о своем прибытии и испрошением себе аудиенции. Князь Джефаридзе отсоветовал Соколову эту посылку, говоря, что он по должности моурава сам послал уведомление царю о прибытии русских чиновников и приглашал их переехать в город Калак, отстоявший от его села часа на два пути.
Здесь моурав просил подождать возвращения своего посланника с ответом царя и извинялся, что для дальнейшего пути он не может дать лошадей, которые будто бы из селений на все лето угнаны в горы для пастьбы.
Прибыв в Калак 11 июля, Соколов узнал, что царь Соломон намерен на следующий день сам приехать в этот город и здесь иметь свидание с русским посланником. Князь Джефаридзе сообщил при этом, что если какие-нибудь обстоятельства не дозволят Соломону приехать в Калак, то царь приказал пригласить Соколова в деревню Хонцкари, где сам находился.
На следующий день ожидали, но тщетно прибытия царского в Калак, и когда на другое утро Соколов готов уже был к отъезду в Хонцкари, то был опять остановлен князем Джефаридзе, просившим его обождать. Пять дней прошло в таком ожидании. Несколько раз посланный просил моурава отправить его далее, но князь Джефаридзе постоянно его задерживал и просил обождать, приводя в оправдание то, что некоторые домашние беспокойства препятствуют царю принять русского посланника. Он уверял при этом, что сам Соломон извиняется и очень огорчен тем, что вынужден откладывать свидание.
Пробыв в Калаках до 16-го числа, Соколов просил князя Джефаридзе сказать ему откровенно, почему имеретинский царь так долго не допускает его к себе.
– Царь, – отвечал на это князь Джефаридзе, – находится действительно в деревне Хонцкари, расстоянием не более как на 16 часов верховой езды от Калака. Он прибыл туда по случаю войны, которую ведет с Дадианом (Мингрельским). По худому до сих пор успеху этой войны, царь находится в беспокойстве и боязни, чтобы Дадиан не сделал ему сильного поражения и в особенности чтобы вы не были тому свидетелем. Конечно, – продолжал князь Джефаридзе, – царь, по молодости своей и неопытности, поступает весьма неблагоразумно, откладывая так долго свидание с вами.