«Но такое содержание, – сказано в уставе, – постное и скоромное, кто бы ни был – князь ли, дворянин ли или крестьянин – должен иметь на целый месяц собственное: в противном случае если мы и за сложением сурсата будем давать провиант, то это будет обременительно и истощится казна наша. При этом всяк должен помнить, что для святой веры и закона, для устранения врага и водворения тишины в своем отечестве и для службы Богу и нашей, никто ничего своего не должен щадить».
От похода и очередной службы избавлялись только больные и такие лица, у которых перед самым походом заболеет или умрет отец, мать, сестра или брат. Те же лица, которые уличались в притворстве и мнимой болезни, подвергались двойному сроку службы.
При следовании войск через селения на обязанность сардаров (предводителей войска), минбаши (тысяченачальники) и усбаши (сотники) возложено было наблюдать за тем, чтобы войска, под страхом строгого взыскания, не производили никаких грабежей и не брали даром ничего у жителей. Последним вменено, однако же, в обязанность доставлять фураж для лошадей и дрова для войск.
Всем военачальникам вменялось в обязанность осматривать своих подчиненных каждую неделю и следить за тем, чтобы «войско имело на целый месяц в запасе, в достаточном количестве, пули и порох. У кого же при осмотре окажется в оных недостаток, того подвергают взысканию».
По распоряжению царя при армии назначены были лекаря, хирурги и устраивался временный базар.
За ослушание и неявку на службу князь подвергался штрафу в 200 рублей, дворянин – 100 рублей, сельский старшина, нацвал, кевха и мамасахлис – 60 рублей. Штраф этот назначался за просрочку одного дня, так что кто опоздал явиться на службу два дня, платил вдвое, три – втрое и т. д.
«Таким же образом, – сказано в уставе, – если крестьянин в первый день назначенного месяца не явится к нам и не покажет себя готовым к походу и просрочит один день, то его за один день один раз прогнать
Если лица, подвергавшиеся штрафу за уклонение от военной повинности, не могли уплатить его даже и за продажей всего имущества, то взыскание заменялось соответствующим наказанием. Так, князь заковывался в кандалы и сажался на один месяц в темницу, где содержался на хлебе и воде, но при этом полагалось давать известное количество вина. Дворянин, несостоятельный для уплаты штрафа, наказывался сотней палочных ударов и содержался в темнице на тех же условиях, как и князь.
«Каждый воин, оказавший неповиновение начальству, подвергается телесному наказанию, должен быть связан цепями и забит в колодки».
«Взыскиваемый доселе с деревень, – писал царь, – гостинец для нас и для свиты нашей, исключая гостинца для угощения иностранцев, слагаем с оных, по той причине, что, когда мы бывали в Карталинии и Кахетии, следовали за нами многие комиссионеры, и через них жители терпели притеснения. По случаю же сего нового для войска учреждения таковой гостинец каждый вызываемый в чередную службу человек должен употреблять в свою пользу».
«Если по обстоятельству дела случится нам ехать в какое-либо место нашего царства, кроме военных случаев, то из учрежденной армии, сколько нам угодно будет человек, столько и должны провожать нас». Всем должностным лицам и свите, сопровождающей царя, вменено в обязанность ограничиться самым необходимым числом прислуги, для которой царь сам доставлял содержание. «Но в какое селение ни прибудем, – писал Ираклий II, – оно должно приготовить нам содержание, в скоромные дни – скоромное, а в постные дни – постное с вином; для содержания же лошадей повелеваем: с половины апреля до октября не требовать ячменя, а с половины октября до исхода марта требовать по две и три литры (литра 9 фунтов), равно и тогда, когда случится нам остаться в селении два дня; конвойные же люди должны иметь собственное содержание, так как они берутся из армии, которой повелено иметь свое содержание на целый месяц».
Таковы были главные основания воинского устава в Грузии. Царь Ираклий II, сознавая, что только при справедливости требований и одинаковой обязательности исполнения этого устава всеми сословиями народа он может принести значительную пользу государству, оговорил в нем, что не допускает изъятий в нем ни для мамушек, ни для бабушек, ни для нежных сынков и племянников.