История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

«Блестящие шашки часто с размаха опускались на головы, и кровь лилась струями, заливая белый новый коленкор. Многие, не пройдя и половины пути, изнемогали, но позади них шли туземные доктора, которые клали им в рот лед, а иных сажали на лошадей и довозили до места. Если доктора заметят, что кто-нибудь уже чересчур порезался, то к ранам прикладывают свежий навоз – весьма полезное и сподручное лекарство, потом крепко стягивают голову платком».

Эти добровольные мученики спешат на городскую площадь или за город, чтобы принять участие в последнем действии мистерии.

На обширной равнине или площади, усыпанной зрителями, стоит возвышение вроде ложи; в ней сидит актер, принявший на себя вполне неблагодарную роль – осуществлять в лице своем Иезида. В зеленой чалме и куртке красного цвета и окруженный свитою, он ожидает известий о Хусейне. Против грозного халифа, посреди площади, сидят полунагие и окровавленные лица, фанатически верующие в святость этого обряда.

«На сих лицах, – пишет очевидец, – руках, коленах виднелись струи крови, запекшейся от раскаленных лучей солнца. У одних из добровольных мучеников по обеим сторонам шеи прикреплены были по три или четыре кинжала, воткнутые остриями в кожу около грудей, оттянутых от своих мест; у других висели замки от локтей до плеч, продетые в тело; третьи страшно бичевали себя железными цепями и наводили ужас… И что же? На иссохших бледных лицах изуверов трудно было уловить выносимое ими мучение. И дети, и старики равно выдерживали эти пытки с варварским хладнокровием.

Я уже не говорю о целых рядах шиитов, сидевших чинно, поджав ноги, вокруг площади, с надрезанными лбами, носами и щеками, из которых просачивалась кровь, вытираемая ими кусками белого коленкора. Раны их казались легкими царапинами, в сравнении с сидевшими посреди площади; истязания последних превосходили, кажется, человеческие силы».

«Вид всех этих истязаний, – пишет женщина, присутствовавшая на празднике, – поразил меня; я выразила мой ужас бывшему со мною беку, но он уверял меня, что от этого не умирают, и указал на одного старика, бывшего в группе фанатиков, который уже третий раз, по обещанию, исполнял свою роль. Тут же находился мальчик лет четырнадцати, который самоистязался по обету матери; эта женщина, по временам, подходила к нему, поправляла кинжалы, всаживала их глубже в тело, а из-под кинжалов брызгала при этом струя крови».

Таков бывает вид площади и правоверных, собравшихся на обряд оплакивания. Несмотря на огромное стечение народа, тишина ничем не нарушается; все присутствующие ожидают начала мистерии.

В это время на площадь, представляющую на этот раз пустыню, въезжает на белом коне сам Хусейн. Он в чалме, одет в белый балахон и весьма печален. За ним следует брат его Гассан, а там дальше, позади, его жены, дети, родственники и все имущество, нагруженное на верблюдов. С первым появлением Хусейна толпа волнуется; глухой шум пробегает по полю; все следят за движениями Хусейна: еще одна минута – и все готовы броситься к нему навстречу, пасть перед ним и путь его омочить своими слезами. Но дело в том, что Хусейн находится в пустыне; он там один со своей семьей, изнемогающей от жажды, и, вспоминая это, толпа делается еще тише. По всей окрестности громко раздаются слова Хусейна, прославляющего пророка, завещавшего ему умереть в пустыне. Его растерзанной душе нет ответа, его окружает пустыня и четыре тысячи воинов Иезида.

Проходит несколько времени в глубоком молчании. Хусейн подъезжает к одному из окрестных поселян, как будто нечаянно встретившемуся с имамом.

– Как называется земля, – спрашивает Хусейн у крестьянина, – на которой я теперь нахожусь?

Крестьянин называет ее тремя именами: Арзитаф, Нейпава и Тешт-Мар. Не довольствуясь этим ответом, Хусейн умоляет поселянина сказать настоящее, действительное ее название.

– Кербелаэ, – говорит тогда поселянин.

– Кербелаэ! – восклицает со слезами Хусейн; и видит в этом исполнение предсказания – свой смертный приговор. – Да, ты говоришь правду, – продолжает Хусейн, – земля эта называется Кербелаэ – это место предназначено мне пророком; здесь должна пролиться моя кровь!

При этих восклицаниях Хусейна воздух оглашается стоном правоверных мусульман.

– Шах Хусейн! Вай Хусейн! – слышны отовсюду возгласы народа, возгласы, сливающиеся с печальной песнью Хусейна.

Последний находится в самом критическом положении: семейство имама обступает брата его и просит воды, чтобы утолить жажду; в пустыне нет воды, и все знают, что они окружены многочисленным неприятелем. Видя вопли детей, Гассан вырывается от них и клянется, что или принесет воду, или не возвратится к ним. Гассан скачет по степи, вдали видит уже воду, но натыкается на воинов Иезида. Он умоляет их дать воды, чтобы утолить жажду маленьких детей.

– Если вся вселенная превратится в воду, – отвечают ему, – то и тогда не дадим тебе капли ее.

Гассан вступает в неравный бой и падает жертвой своей храбрости.