История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

Татары вообще словоохотливы, ловки в обращении, пронырливы, льстивы и, по наружности, всегда преданные друзья, несмотря на недавнее знакомство. При врожденной словоохотливости все население татар говорит медленно, и лицо их имеет вид задумчивости, ясно свидетельствующей о свойственной им скрытности. Если туземец говорит, то всегда соображается с обстоятельствами, местом и теми лицами, с которыми он ведет разговор; он говорит так, как будто не имеет собственной воли в суждениях, даже о самых обыкновенных вещах, не имеет желаний и старается не обнаруживать своих, даже и самых сильных движений души. Татары ловко скрывают истину, имеют особую способность говорить много и не высказывать ничего, особенно если этого требует расчет и собственная выгода говорящего. Сохраняя до некоторой степени гордость, татарин, в случае нужды, искателен и низок перед высшими, но при малейшем возвышении становится гордым и надменным с равными себе. Почти все они принадлежат к числу таких людей, которые прежде всего соображают свои поступки и поведение с характером и взглядом тех лиц, которые стоят во главе управления ими, и при строгом начальнике татарин далеко не позволит себе того, что позволит при слабом, нерешительном или непостоянном. Татарин хитер, но не тонок, склонен к обманам и интригам. Он храбр, когда находится в сообществе других, но в одиночку, к сожалению, часто свою храбрость заменяет хитростью, вероломством и незнанием законов чести. Корыстолюбие побуждает их к делам предосудительным всякого рода. Татарин может быть трудолюбив и деятелен, но он всегда предпочтет такой промысел, который доставит ему скорейшее обогащение без усиленных трудов, хотя бы для этого потребовались и предосудительные поступки. Имея пристрастие к грабежу, он готов для того перенести всевозможные лишения. Будучи в обыкновенное время страшно ленив, он в то же время неутомим в бродяжничестве и кочевке.

Кочующие народы, будучи вспыльчивого характера, готовы на смертоубийство, лживы, легкомысленны, невоздержны в пище и напитках и весьма склонны к воровству, грабежам и разбоям.

Чуть ли не с колыбели и со дня рождения молодой татарин всасывает с молоком матери всю язву разврата и затем воспитывается в одних правилах бесчестия.

«Есть кочевые общества, – пишет Прушановский, – между коими умирающий дома на постели не от насильственной смерти, вместо того чтобы видеть в окружающих сострадание к себе, слышит одни упреки, что он осрамил род свой, умирая не от кинжала и пули, что для него нет рая в будущей жизни и мулла неохотно пойдет на его могилу. Напротив, труп павшего на разбое и грабительстве сопровождается рыданиями родственников, друзей и целого общества».

Для юноши, который приобретает насущный хлеб и самое состояние трудолюбием, а не воровством и разбоем, для того преграждается даже путь к любви красавицы.

Похитить девушку и, при сопротивлении этому, убить брата и даже родителей ее, а потом жениться на похищенной составляло еще не так давно похвальное молодечество. Преступник тщеславился таким поступком и становился предметом удивления и зависти для всего юношества.

Татарин, как на кочевке, так и у себя дома, проводит все почти время в бездействии и занимается только тем, что украдет у соседа лошадь или уведет быка. Укрывательство вора и клятвопреступление среди татар развито в высшей степени. Сами татары хорошо сознают это, и, терпя от сильного, многие от души желали бы искоренения этого зла.

– У нас нет, – говорят сами туземцы, – ни простого татарина, ни агалара, ни даже хаджия, который бы сам не воровал или не держал партии воров из соседних деревень или уездов. Чтобы производить следствия по всем воровствам, надо одну половину уезда сделать судьями для того, чтобы судить другую половину; затем, по окончании подобного суда, я уже не знаю, кто будет судить самих судей, которые ничем не лучше тех, которых они осудили.

Татарин признает присягу перед Кораном непременно с омовением, с жертвами, и тогда он не станет думать одно, а говорить другое. Присягу же по нашим законам они ставят ни во что, считая ее не клятвою, а простым свидетельством перед русскими чиновниками.

Татары весьма большие охотники до всякого рода тяжебных и кляузных дел. Редкий из жителей, и в особенности горожан, из какого бы сословия он ни был, не имеет нескольких дел в суде или не состоит, по крайней мере, свидетелем или ходатаем по какому-нибудь делу. Даже и в настоящее время «из дружбы, родства, вражды, а из бедного класса весьма часто за рубль и дешевле редкий татарин не явится заочным свидетелем происшествия, о котором он часто мельком только слышал на базаре, и не примет ложной присяги в суде. Случалось, что присягали в несуществовавшем факте целые деревни, а при разборе пустого дела в здешнем мировом суде, по легкости приобретения свидетелей, каждая сторона запасается, по возможности, большим количеством, и при разборе дел в суде нередко приходится допрашивать по 60 и более свидетелей».