История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

В отношении пленных и беглых солдат я имел неосторожность положиться на обещания и хотел оставить чиновника избрать желающих возвратиться в Россию. Довольно мне было разуметь, что когда я был в двух часах пути от Тавриза, то они высланы из оного и оставлены другие войска; довольно было доказательства, как воспрещено было им обнаружить желание, когда один из сих несчастных бросился с крыши в караван-сарае, где были солдаты посольства. Знаю я также, как и прежде допускаемы были русские чиновники к допросу о желании их и как подкупаемы были они на дерзкие ответы, и в последнюю ночь перед моим отъездом как жестоко были некоторые наказаны по одному подозрению. Донесено вашему высочеству, что они наказаны за отлучку после зори; но можно ли поверить, что не было за ними присмотра, особливо после того, как некоторые явились ко мне и когда всякую ночь кругом самого меня и даже по крышам обставляли солдатами и всех нас содержали под караулом? Все сии поступки заставили меня отложить намерение оставить чиновника и поспешить вывести посольство, которое справедливо на меня роптало за таковое с ним обращение.

Поступки подчиненных, конечно, не всегда могут быть относимы на счет начальников, но весьма часто дают понятие о намерении их, ибо подчиненным всегда выгодно угадать волю начальников».

Передав это письмо Аскер-хану и отпустив посланных, Ермолов торопился отъездом, опасаясь быть удержанным еще какими-нибудь требованиями. 22 сентября он получил известие о кончине генерал-майора Кутузова, а 24-го числа прибыл в Нахичевань. Отсюда Алексей Петрович отправил донесение императору о результатах своего посольства.

«Бог, споспешествующий благим намерениям вашего императорского величества, – писал Ермолов[367], – допустил меня быть исполнителем точной воли вашей. Возложенные на меня поручения в Персии я окончил благополучно. Настояния о возвращении приобретенных нами областей были повторены с твердостью. С таковою же отказал я оные, и границы наши не потерпели ни малейшего изменения. Дружба не весьма была чистосердечна, но получила наилучшее основание, и, по-видимому, надеяться можно на продолжение оной. Иноземцы не в полном блеске изображали здесь славу вашего императорского величества и могущество России, но смею уверить, что ныне воздается им достойное почтение».

10 октября Ермолов возвратился в Тифлис, с уважением к персидскому народу и с удивлением к беспорядкам, существующим в административном управлении. По его словам, в Персии не было определенного образа правления: в руках шаха была власть беспредельная, более или менее отягощающая подданных, смотря по личным свойствам царствующего. Господствующею страстью Фетх-Али-шаха была скупость и жажда к собиранию сокровищ. Чтобы приобрести деньги или драгоценные вещи, шах не стеснялся в выборе средств и всякую меру считал законною. Присылая своим приближенным дичь, будто бы им самим застреленную, он назначал, сколько следует заплатить принесшему, и потом отбирал от последнего эти деньги. Такую же точно дань собирал шах и со всех жен, желавших получить с ним свидание, и этот сбор, по свидетельству Ермолова, составлял довольно значительную часть доходов повелителя Ирана. Будучи в Исхафане, Фетх-Али призвал к себе Хашим-хана и объявил ему, что прикажет выколоть глаза. Хан предложил 10 000 туманов за сохранение зрения, но шах обиделся, что ему была предложена столь малая сумма, и приказал ослепить своего подданного, но потом опомнился и, сожалея о потерянной сумме, приказал бить по пятам слепого Хашима до тех пор, пока он не внесет суммы в 10 000 туманов. Грабительство в Персии было обращено в систему и составляло принадлежность каждого лица, пользовавшегося хотя малейшею властью. Без денег и подарков ни милости шаха, ни покровительства сильных, ни даже уважения равных приобрести было невозможно. «Деньги доставляют почести и преимущества, – писал Ермолов[368], – коих персияне ненасытимы; деньги разрешают преступления, с которыми персияне неразлучны».

Вся Персия разделена была на части, вверенные управлению сыновей шаха, из коих второй, Аббас-Мирза, при содействии англичан, деятельно трудился над преобразованием войск. Он формировал регулярные полки; организовал прекрасную артиллерию, число которой ежедневно увеличивалось. В Персии были основаны хорошие литейный и оружейный заводы и строились крепости по образцу европейских, чего прежде не бывало. Стесненный скупостью отца, но удаленный от всякой роскоши, Аббас-Мирза употреблял собственные деньги на улучшение и усиление своих боевых средств. В половине 1817 г. Персия имела до 30 регулярных батальонов тысячного состава и до 100 полевых орудий. Формирование новых войск продолжалось беспрерывно, и рекрутские наборы производились даже из кочующих народов. Как последние, так и сами персияне были умеренны в пище, терпеливо переносили труды и были подвижны – качества весьма удобные для образования из них прекрасных воинов.