«Подписка еще не прекращена, – писал Ермолов в приказе по корпусу[674]
, – и можно надеяться, что черноморцы, побуждаемые благотворительным чувством, не ограничатся первым пожертвованием; конечно, не откажутся участвовать в оном и посторонние. Дабы облегчить участь новых поселенцев и предупредить все их нужды, в Черномории учрежден мною особый комитет».Обеспечение переселенцев и вообще устройство черноморского войска составляло в это время главнейшую заботу главнокомандующего. При ограниченности боевых средств и огромном протяжении Кавказской линии черноморское войско должно было в себе самом искать средства для отражения хищнических набегов закубанцев. Отделить хотя часть войск для обеспечения Черномории Ермолов не мог, так как их едва хватало для действий в Чечне и Дагестане.
В конце сентября 1822 г. Ахмед-хан Аварский сообщил чеченцам, что султан объявил войну России и весною придут к ним турецкие войска на помощь[675]
. Ахмед просил чеченцев отстаивать свою независимость до прихода подкреплений и был уверен, что, при легковерии народа, достигнет своей цели. Качкалыки, чеченцы, жившие за Тереком и в особенности за Аргуном, тотчас же усилили свои хищничества. Генерал-майор Греков потребовал от качкалыков новой присяги, обязательства отвечать за свои земли и переменить аманатов. К жившим же за Аргуном чеченцам Греков обратился с особым воззванием.«Изменники, – писал он[676]
, – никогда не живут счастливо, ибо они, обманувши Бога, посрамляют закон его и рано или поздно наказуются. Вы присягали по закону своему Богу и великому государю и, слушая разбойников, нарушаете присягу – следственно, обманули Бога и своего пророка.Однако же Бог справедлив: Он всегда карает тех, кои влекут в несчастье народ невинный. Так погиб ваш кадий Абдул-Кадырь, Муртаза и много им подобных, и так поразит Бог тех, кои ложно присягали. Вы рано или поздно все погибнете, ежели не раскаетесь. Вы не хотели отдать аманатов, когда я был за Аргуном, и жить спокойно, а сколько у вас погибло людей? Чего стоят Шали и Малая Атага? Это все бы было цело, ежели бы вы жили спокойно! Какую пользу получаете вы, что несколько человек злодеев ездят на разбой к нам: если они утащат человека у нас, то выкупают его ваши же единоверцы; если они убьют у нас кого, то мы вместо одного-двух отсылаем в Сибирь, – какая же вам из этого польза и выгода?
Мне жалко бедный и невинный народ, ибо, ежели я пойду зимой за Аргун, то сколько у вас погибнет народа невинного! А потому и советую вам, не слушайте, ибо будете раскаиваться, но уже поздно.
Ежели хотите найти милость и помилование начальства, то пришлите хороших людей в Сунженскую деревню, я пришлю тоже почтенных стариков, и там поговорят о деле, от которого зависит ваше спасение».
Воззвание это, переведенное на арабский язык, было разослано по разным аулам, но как в Чечне грамотных было весьма мало, то муллы всегда обманывали народ и передавали содержание по своему усмотрению. После совещаний, бывавших обыкновенно по пятницам, чеченцы отвечали Грекову, что они никогда не изменяли государю, что они не имеют силы драться с русскими войсками, но «мы боимся русских, – говорили они, – которые хотят, обманувши, истребить всех». Чеченцы обвиняли нас в том, что многие лучшие их люди повешены безвинно, другие сосланы в Сибирь, а за убийство одного казака в Шалях разорено все селение.
Впрочем, говорили чеченцы, мы посоветуемся с качкалыками и тогда дадим другой ответ.
Переговоры с качкалыками продолжались более двух недель, и наконец они просили уничтожить укрепление в Герзель-ауле и при Амир-Аджи-Юртовской переправе.
– Тогда, – говорили они, – мы войдем в свои старые деревни, будем отвечать за земли от Гудермеса до Аксая, будем иметь свои караулы и ручаемся как за себя, так и за родственников своих, в горах живущих.
– Для чего же вы просите, – спрашивали качкалыков, – чтобы сняты были укрепления, которые вам нисколько не мешают?
– Мы боимся, – отвечали они, – что, надеясь на наше ручательство, солдаты станут ходить малыми командами и без осторожности; с ними может что-нибудь случиться, а мы будем отвечать.
В ответ на это генерал Греков 28 октября двинулся с отрядом в селение Топли, сжег до тысячи стогов сена, порубил до 2000 баранов и привел в Грозную до 40 штук рогатого скота[677]
.– В следующую пятницу, – говорил он, – увижу я, какой оборот возьмут дела чеченские.