А.П. Ермолов отправлялся в Персию в такое время, когда Россия, победоносно окончив продолжительную войну, даровала Европе мир и спокойствие. Первенствующее положение России среди европейских держав давало возможность ее послу убедить тегеранский двор в необходимости сохранять мир и дружбу с русским правительством. Победы, одержанные над персиянами лишь незначительною частью наших сил, должны были указать шаху и его советникам на опасность нарушения дружбы в то время, когда Россия могла располагать всеми своими боевыми средствами. При таких условиях А.П. Ермолову не трудно было утвердить шаха и его министров в том мнении, что для блага Персии необходимо ей быть в мире с Россиею и, следовательно, не домогаться возвращения того, что уступлено по трактату.
«По моим правилам, – говорил император Александр, – я не имею даже в помышлении воспользоваться превосходством сил моих, дабы принудить их к новым уступкам. Вся цель сношений моих в Азии состоит токмо в том, чтобы сохранился мир и водворилось спокойствие между народом, сопредельным в том крае с российскими владениями, ибо, под сенью мира и общего спокойствия,
Миролюбивые виды императора должны были лечь в основание поступков посла, и его поведение должно было клониться только к тому, чтобы укрепить дружбу и ни в каком случае не нарушить ее. Зная пылкий, впечатлительный и упорный характер Ермолова, император советовал ему строго следовать персидскому этикету. «В азиатском церемониале, – писал государь, – заключается много таких вещей, которые по своей необыкновенности часто кажутся для европейцев неприличными; в таковых случаях будьте вообще сговорчивы, ибо нетрудно различить то, что относится просто к обычаям, от таких вещей, кои можно почесть за унижение»[294]
. Мы увидим впоследствии, что Алексей Петрович не вполне последовал этому совету и почти совершенно отказался исполнить требования персидского правительства относительно этикета.Приняв наставления, Ермолов в начале августа выехал из Петербурга, пробыл несколько дней в Москве в свите государя[295]
, и затем в сентябре отправился в Тифлис.Глава 11
Вечером 10 октября Ермолов прибыл в Тифлис и 12-го числа объявил «всем новым по службе товарищам» о своем вступлении в управление краем и командование войсками, состоявшими из 2 гренадерских, 1 карабинерного, 8 пехотных и 4 егерских полков. Полки эти были разделены на две дивизии (19 и 20) и на одну резервную бригаду[296]
. Кавалерия состояла из Нижегородского драгунского[297] и 15 донских казачьих полков[298], сборного линейного полка[299] и команды астраханских казаков[300]. При корпусе находились: 6 артиллерийских рот[301], конно-артиллерийская казачья команда[302], 3 гарнизонных полка и 6 гарнизонных батальонов[303].Таким образом, подвижная или действующая часть боевых сил пехоты простиралась до 45 000 штыков штатного состава, 6926 человек кавалерии и 131 орудия (48 батарейных, 60 легких и 24 конно-казачьих). Из этого числа лишь третья часть могла находиться на Кавказской линии, главнейшую охрану которой составляли поселенные казачьи войска: Гребенское, Терское-семейное, Терское-Кизлярское; казачьи полки: Кубанский, Кавказский, Хоперский, Волгский, Моздокский и Моздокская горская команда с причисленною к ней Луковскою станицею.
В каждом из первых трех отрядов было около 750 человек под ружьем, а именно:
В соединенных отрядах Симоновича и Тихоновского находилось:
Сверх того при этих отрядах было 50 линейных казаков и 100 чел. тушин (Предписание Симоновичу, 17 апреля 1813 г., № 70).
В отряде Сталя 2-го были: 2 роты Суздальского и 2 роты 16-го егерского полков, 4 эскадрона спешенных нижегородских драгун и 50 пеших линейных казаков – всего 43 унт.-офиц. и 723 рядовых.
В отряд полковника Казбека назначены были с Кавказской линии две роты Казанского полка, 50 линейных казаков с подвластными ему горскими народами (Предписание Сталю, от 13 мая 1813 г., № 90).
Во всех этих войсках был значительный некомплект, а поселенные казачьи полки принуждены были высылать на службу людей престарелых и даже малолеток.