История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Письмо это не изменило положения шекинцев и лишь заставило хана принять меры к сохранению, в случае нужды, своей личной свободы. Окруженный своими соотечественниками, выходцами из Хоя, ненавистными шекинцам, Измаил продолжал грабить и притеснять своих подвластных. Шекийцы видели одно спасение в защите главнокомандующего и посылали к нему жалобу за жалобою. «Если бы моря обратились в чернила, – говорили они, – деревья в перья, а люди в писарей, то не могут описать тех обид и бесчинств, какие причинили нам хойцы… Когда Джафар-Кули-хан (отец Измаила) с подвластными своими прибыл в Шеки, то Боже сохрани! – хойцы были с таким видом, что и диаволы от них отвращались: на спинах их по лоскуту рубища, ноги у них босы, на головах шапки 15 лет. В таком положении они были и еще сто тысяч раз хуже. Как скоро только живот их насытился хлебом, они, как хищные волки, напали на жизнь и имущество наши». Ханские любимцы и советники начали с того, что обобрали в Нухе ружья под предлогом, что на то есть воля русского императора. Обезоружив население, хойцы стали отбирать лошадей, катеров, дойных буйволиц и наложили новые подати на жителей. Население умоляло Ермолова избавить его от хана и беков и ввести русское правление. Главнокомандующий готов был прийти на помощь жителям, но удовлетворение их просьб откладывал до ближайшего и личного знакомства как с ханами, так и с образом их правления. Знакомство это должно было последовать в самом непродолжительном времени, так как прежде отъезда в Персию Ермолов должен был осмотреть вновь постановленные границы. С этою целью, вскоре после прибытия своего в Тифлис, он отправил обер-квартирмейстера Грузинского корпуса, полковника Иванова, в Талышинское ханство, а генерального штаба штабс-капитана Муравьева 2-го в Борчалинскую, Памбакскую, Шурагельскую, Шамшадильскую и Казахскую дистанции. Сам же Алексей Петрович намерен был осмотреть Елисаветпольскую область, Карабагское и другие ханства: но масса вопросов и дел, решение которых зависело от личного присутствия главнокомандующего, надолго задержали его в Тифлисе[313].

«Предместники мои, – писал Ермолов[314], – а более еще противные им обстоятельства, оставили мне много трудов, но вместе с ними возможность заслужить доверенность государя и так щедро рассыпанные на меня милости.

Скажу тебе, как другу, приемлющему участие во всем до меня касающемся, образ моей жизни. В пять часов я в мундире: солнце не встает ранее меня. Тотчас принимаюсь за дело, и в продолжение дня немного остается свободного времени. В вечеру, по обыкновению, приходит весьма много людей, которые, не зная, чем заняться, ничего лучшего не находят, как прийти скучать ко мне. Половина или более из них не говорят даже по-русски, следовательно, ты представить можешь, что разговор мой с ними не весьма занимателен. Некогда почти книги взять в руки, общества нет никакого, развлечений ни малейших. Нет ничего удивительного, если, всегда занимаясь делом, в продолжение некоторого времени сделаешь что-нибудь порядочное. Не знаю, надолго ли таким образом меня станет, но иначе невозможно, ибо много нашел расстроенного или того, что по необходимости должно быть приведено в другой совсем вид. Сколько ни остерегаюсь я перемен, но они однако же неизбежны. На многие вещи не могу я смотреть с той стороны, с которой видел их мой предместник (генерал Н.Ф. Ртищев). Не с тем говорю я, чтобы винить его, но лета его, образ воспитания обоих нас положили между нами разницу. Он опирался на долговременной своей службе, на сильных связях своих и тем считал себя вправе на уважение. Я простой солдат, но которому счастье сделало многих завиствующих. Нет у меня связей, и я похож на поденщика, который трудами своими должен вырабатывать некоторое к себе внимание. Так всегда чувствовал я, и отсюда происходила моя деятельность».

Только на другой день по отправлении этого письма, т. е. 19 ноября, главнокомандующий мог выехать в Елисаветполь и далее в Карабаг, где познакомился с ханом и осмотрел границы.

Карабаг произвел на него весьма грустное впечатление: посреди роскошной природы и богатой растительности видны были развалины городов и больших деревень, остатки обширных шелковичных садов, свидетельствовавших о богатом некогда состоянии одного из лучших уголков Закавказья. Во всем Карабаге было не более 2400 семейств; остальное население или увлечено в плен, или разошлось по разным местам от беспрерывных вторжений персиян и притеснений хана.

Мехти-хан не заботился о благосостоянии своих подвластных, проводил время в распутстве и ничем более не занимался, как охотою с собаками или ястребами. Ханством управляли уполномоченные им лица, обиравшие как народ, так и самого хана. Все заведения, устроенные отцом Мехти-хана, были в упадке, и даже не только не было признака роскоши, в которой жил его отец, но и самый замок или дворец хана представлял развалины; «любимцы расхитили собственно принадлежащее ему имущество до такой степени, что ему недостает средств к содержанию себя приличным образом»[315].