История воссоединения Руси. Том 2

Когда оба войска заняли свои становища, одно под Паволочью, а другое под Белою Церковью, каждое из них представлялось другому противником страшным; по крайней мере казаки, в глазах Жолковского, при их многочисленности, были «metuendi.» — «Немало было с ними тергиверсаций», писал Жолковский к королю: «то одного, то другого добивались они от нас, но особенно настаивали на том, и много ушло на это времени, чтобы всякий раз, когда не получат назначенного им от Речи Посполитой жолду, они имели право ходить за добычей на море. Больше недели прошло в сношениях да в пересылках с ними по этому пункту. Наконец сталось так, как написано в документах. Старшие полковники, их асессоры, принесли формально присягу в том, что подписями своими и печатью войска своего утвердили; а поспольству читал присягу войсковой писарь их. Теперь им, кроме сукон, посланных подскарбием, дано наличными только 30.000 злотых: 20.000 — в награду за московскую службу, о чём не упомянуто в документах, в избежание sekweli na potym [203], а 10.000 — в счёт годового жолду вместе с упомянутыми сукнами, согласно Ольшанской комиссии. Но, так как они убедительно просили дать им на старших есаулов, на ремонт огнестрельного оружия и на пушкарей несколько тысяч ружей, то, с общего согласия панов комиссаров, признано было возможным прибавить им ещё несколько тысяч злотых, в виду покорности, которую они здесь показали, и для того, чтобы заохотить их больше к выполнению состоявшегося постановления. Так как скарбовых денег не было, то, я дал им из собственной скриньки, всего тысяч до четырёх. Но об этом нигде в бумагах не упомянуто, чтобы потом они не настаивали на подобной прибавке. К такому смирению привело их всего больше то, что они видели перед собой коронное войско, которое, не смотря на дожди, снега, морозы и самую ненастную погоду, терпеливо стояло в поле, а при этом жолнёры грозили действовать против них hostiliter(по-неприятельски), если б они не подчинились воле и повелению вашей королевской милости». [204]

Через бумагу, распростёртую перед нами в виде ширмы, поможет нам заглянуть ещё страница Журковского о предмете безусловного его восхищения, Фоме Замойском, который прибыл к войску Жолковского под Паволочь в начале сентября. «Запорожское войско» пишет Журковский, «стояло в шести милях от ляцкого обоза; старшим вождём над ним был Конашевич, alias Сагайдачный. Трактовали (казаки) через послов, которых постоянно посылали к гетману. Пан мой много содействовал к успокоению казацкого своевольства своим значением и благоразумием; он смягчал их своей людскостью и хлебосольством; он часто зазывал к себе всех запорожских послов, склоняя их разумными речами к послушанию королю и Речи Посполитой, внушал им добрый порядок и к благосклонности своей присоединял тон важный и внушительный».

Из всего этого мы видим, что польское право пропагандировалось весьма искусно. Тысяча человек между казаками были обеспечены, обласканы, успокоены; прочим предоставлялось на волю — жить где угодно, признавая везде неприкосновенным заведённый шляхтой порядок. Но эта феодальная утопия, как показали последствия, была неосуществима, и надобно только удивляться, что такие люди, как Жолковский и Фома Замойский, были уверены в её осуществимости. Впрочем, они были люди своего, а не нашего века, и, в виду современных нам польских понятий о казацких претензиях, мы требуем от них невозможного. Вся Польша заплатила дань своему времени, тяжёлую дань! Сагайдачный, по всей вероятности, думал иначе, не по-пански, как это доказывают его поступки в критическое время, которое вскоре наступило для панской республики, — поступки, глубоко революционные по своей сущности, хотя при этом чуждые малейшей тени бравурства: диаметральная противоположность звионзкам, конфедерациям и рокошам шляхетским.

Читая дальнейший рассказ почтенного Журковского о его патроне, никак нельзя догадываться, что наша отрозненная Русь была близка к событию, которое убило для Польши возможность претворить русский элемент в польский, именно — к восстановлению православной иерархии, наперекор королю и сенату. Журковский пишет:

«По отправлении комиссии с казаками, которая окончилась спокойно и без кровопролития (его все ожидали), распустил гетман войско на его становища. Пан мой из обоза, со всем своим людом (а люду, надобно нам помнить, было с ним полторы тысячи человек, с такой артиллерией, какой не было во всём коронном войске), отправился в Киев и въехал на киевское воеводство в последних числах октября. Он был принят от всех обывателей киевского воеводства радушно; пышно и громадно выезжали они ему на встречу далеко в поле. Полки Запорожского Войска и киевских мещан провожали его сперва в соборную церковь (do kościoła katedralnego farnego), а потом в замок».