История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Шелли ликовал – наконец-то теория, так счастливо совпавшая со страстным желанием юного философа, не вступала в конфликт с действительностью, гордиев узел развязывался сам собой.

Опьяненный пониманием, Шелли продолжал:

– Мне очень хочется, чтобы ты увидела Мери. Она – страдалица, поверь мне. Тирания мачехи невыносима. Я не буду роптать, если ты не проникнешься к ней состраданием, но почему бы нам не жить всем вместе…

Это чудовищное с точки зрения здравого смысла предложение было последним ударом. Харриет стало дурно, и Перси уложил ее на диван; он искренне не понимал причин ее страдания. Харриет была на четвертом месяце беременности, он решил, что неожиданное недомогание связано с ее положением. Однако Харриет серьезно разболелась, и две недели он ухаживал за ней с братской преданностью, которая делала ее еще несчастней. «Во всем виновата эта дрянь, это “возвышенное создание”. Не-на-вижу! – повторяла про себя Харриет. – Эта хитрая бестия знала, чем увлечь моего глупенького умницу, моего всевидящего слепца – страдания, тирания, эти таинственные свидания на кладбище, спекуляция на памяти своей достойной матери. Конечно, это она первая сказала, что любит его и если они не будут вместе, то она отравится». Выздоравливающая Харриет пускала в ход свои чары, она испробовала все женские уловки, но братская ласка, которой отвечал ей Перси, была несокрушима. Он пытался как можно мягче объяснить, что когда проходит страсть – а он был искренне уверен в том, что Харриет давно не испытывает к нему этого чувства, – близость между мужчиной и женщиной безнравственна. Любовь естественно переходит в дружбу, и этим расторгается брак.

Поэт, живший прежде всего сердцем, все же всегда стремился оценивать свои поступки с позиции разума. Но стремление быть вместе с любимой и нежелание продолжать отношения с Харриет находили оправдание в теории, и теперь Шелли казалось, что разум и чувство стали союзниками и что они на его стороне.

Вспомним, что с самого начала любовь Шелли к Харриет была жертвой, долгом, миссией спасения, а теперь, действительно впервые в жизни, он полюбил истинно. Страсть и духовная общность слились воедино и были неодолимы. Харриет болезненно переживала невозможность интеллектуальной близости с мужем, отчаянно ревновала к миссис Бойнвиль, а теперь к Мери. А Шелли был слишком молод и сосредоточен на вопросах всеобщего блага и мировой гармонии, чтобы правильно понять ее бунт, ее постоянные просчеты, ошибки.

Едва встав на ноги, Харриет отправилась на Скиннер-стрит. Она была уверена, что стоит ей уговорить Мери оставить Шелли, не напоминать ему о своем существовании, не приходить на тайные свидания, – и Перси забудет о ней. Что бы ни было между ними, всё можно простить, важно только удержать его возле себя. Это только такому неземному существу, как Перси, каждая вспышка чувствительности кажется роковой любовью.

Годвины приняли Харриет очень сердечно. Похудевшая, заплаканная, взволнованная – она вызвала жалость и сочувствие не только у стариков, но даже у самой Мери.

«Перси не прав, – думала девушка, глядя в эти припухшие испуганные глаза. – Она любит мужа. Я не имею права строить свое счастье на чужом горе».

Мистер Годвин заверил бедняжку, что он уже отказался принимать Шелли у себя дома. А Мери пошла провожать Харриет и обещала сделать все, чтобы Перси действительно забыл о ней. Вернуть Шелли в прокрустово ложе семьи было бы справедливым, но жестоким решением, хотя не более жестоким, чем операция отсечения от себя бедной Харриет.

3

Ручьи вливаются в реки,
А реки текут в океан,
И ветры, друзья навеки,
Обнявшись мчатся в туман…

Нет одиноких на свете!

Всех высший связует закон,
Все духа единого дети,
А я с тобой разлучен?!

Там небо целуют горы,

Здесь волны, сливаясь, шумят…
Простим ли цветку, который
Собрату-цветку не рад?

Земля – под солнечным светом,

Луна льнет к волне с высоты…
Но что мне в блаженстве этом,
Раз меня не целуешь ты?

Мери сдержала слово. Она была мужественна в своем решении освободить Шелли, помочь ему вернуться к семье. Ее готовность пожертвовать собой во имя справедливости была естественна для дочери Мери Уолстонкрафт и Уильяма Годвина, для того воспитания, которое она получила. Даже решение отца, которое сначала приводило ее в отчаяние, теперь казалось правильным. Не только Годвин, но и сама Мери отказала Перси от дома. Она не отвечала на его записки, она почти не выходила на улицу, чтобы не встретить «Рыцаря Фей» и не потерять самообладания.

Шелли пришел сам. Однажды в отсутствие Годвина он вбежал в магазин, рванулся вверх по лестнице и очутился в комнате Мери.