Приглашение миссис Бойнвиль снова погостить в Бракнеле было для Шелли как нельзя более кстати. Опять вернулись восхитительные вечера с их поэтическими, философскими спорами. Иногда миссис Бойнвиль, устав от слишком отвлеченных материй, говорила: «Наслаждайся и доставляй наслаждение, никому не причиняй зла – вот вся нравственность». Это легкомысленное французское изречение примиряло спорящие стороны, и беседа заканчивались шутками, над которыми обычно серьезный или даже печальный Шелли смеялся до слез.
Многие считали и сейчас считают, что Шелли был лишен чувства юмора; как доказательство приводят обычно его отрицательное отношение к комедии. Это несправедливо. Просто природа присущего ему чувства юмора специфична, Пикок утверждал, что Шелли не мог смеяться ни над чем, что оскорбляло бы нравственное чувство или противоречило бы ему. Поэтому именно в доме Бойнвилей, где все шутки были изящны, изысканны, на Перси часто нападали приступы безудержного смеха.
Прекрасная Корнелия давала Шелли уроки итальянского языка. После завтрака молодые люди обычно прогуливались по аллеям Бракнела, по дороге она декламировала сонеты Петрарки и подробно их комментировала. «Стихи – это та доза нежности, которую я принимаю по утрам, чтобы весь день был пропитан ее ароматом», – в этом была вся Корнелия.
«…Последний месяц я провел в семье миссис Бойнвиль. Она поддерживала в моем сердце угасающий огонек жизни. Я живу, точно мошка, радующаяся солнечному лучу, который может навсегда заслонить первая же туча. Я очень изменился. С сожалением вспоминаю я наши счастливые вечера в Оксфорде и с удовольствием – надежды, которыми я тешился как безумец», – писал Шелли Хоггу.
12
На этот раз в Бракнел была приглашена и Харриет. Приняли ее радушно, но она сразу почувствовала себя лишней в их кругу, было совершенно очевидно, что Перси доставляет большее удовольствие слушать, как Корнелия толкует сонеты Петрарки, чем обсуждать с женой насущные семейные вопросы.
Бойнвили и Ньютоны в один голос решили, что хорошенькая миссис Шелли слишком заурядна.
Харриет вела себя вызывающе, была холодна, язвительна, через неделю она покинула Бракнел.
По сравнению с изысканной, разносторонне образованной Корнелией ее несовершенства были слишком явными. В одном из писем к Хоггу Шелли говорит о Корнелии как о божественном существе, «совершенно не похожем ни на кого», и признается, что иногда ищет у нее защиты от предчувствий и дурных снов. В апреле он пишет стихи, в которых обращается к Корнелии как к возлюбленной. Для литературоведов «люблю» в устах Шелли – всегда в какой-то мере западня, ловушка. В его кругу верили, что единственная реальная любовь – это любовь платоническая. Но, очевидно, к этой чисто платонической привязанности примешивалось еще что-то такое, что, по его собственным словам, входило в конфликт с чувством долга перед женой: Харриет со всеми ее несовершенствами была уже частью его самого, и это не облегчало, а усложняло положение. Шелли не мог уехать из Бракнела и в то же время не мог не вернуться домой. Свое душевное состояние он выражает в стансах, написанных в апреле 1814 года: «Тучи, ветер, полуночный мрак, окутавший безоблачный свет небес», – все это символы безнадежности, безвыходности. Какая-то сила, может быть, судьба, гонит его в «печальный и молчаливый дом, чтобы проливать горькие слезы на одинокий очаг и вспоминать музыку двух голосов и свет одной милой улыбки».
Как бы то ни было, Шелли отправился домой с намерением оправдываться, просить прощения, в общем, любыми путями восстановить хоть относительный семейный мир. Но возвратясь, он натолкнулся на такую холодность и надменность, которые поставили его в тупик. Тем не менее, а может быть, в результате этого Шелли, чувствуя свою вину перед женой, решил еще раз обвенчаться с Харриет по всем законам Английской протестантской церкви. Обряд состоялся 24 марта 1814 года. В приходской книге сохранилась запись: «Перси Биши Шелли и Харриет Шелли (урожденная Харриет Уэстбрук, несовершеннолетняя) вновь сочтены браком в церкви Святого Георга (оба уже были обвенчаны согласно обычаям и церемониям Шотландской церкви), чтобы устранить все сомнения, которые возникли или могут возникнуть относительно законности вышеупомянутого брака. Бракосочетание произведено в присутствии и с согласия Джона Уэстбрука, отца по естеству и закону вышеупомянутой несовершеннолетней Харриет Шелли».
Это подтверждает намерения Шелли укрепить связь с очевидно всё еще любимой женщиной, в мае он посвящает Харриет стансы: «Твой полный любви взгляд властен успокоить самую бурную страсть в моей душе. Твои нежные слова падают каплями бальзама в слишком горькую чашу жизни».