История западноевропейского театра от возникновения до 1789 года

Спектакль начинается пением. Актер и актриса выходят на сцену с гитарой или виуолой и поют популярные народные песни. После этого появляется аутор труппы или любимый актер и произносит лоа (loa) — пролог, в котором расхваливается в одних случаях пьеса, ее автор и исполнители, а в других публика — присутствующие городские власти или именитые дамы. Лоа обычно заканчивается просьбой к зрителям быть благосклонными и одобрить искусство драматургов и актеров. Затем начинается первая хорнада комедии, и не успевает еще актер закончить свой пылкий монолог, как на сцену выбегают комические персонажи, и исполняется веселая интермедия. Иногда ее заменяет один gracioso. Оставшись на подмостках после ухода актеров, он уморительно шепелявит, говорит резким гнусавым голосом и позволяет себе такие жесты и шутки, от которых дамы прячутся за свои решетки еще глубже, a patio беснуется от смеха. Но вот уже gracioso скрылся, идет вторая хорнада: взаимоотношения героев совершенно спутались, любопытство зрителей возбуждено до крайности, и никто не может предугадать развязки, но думать об этом некогда, потому что уже кончилась и вторая хорнада, и на сцену с топотом, песнями, визгом, под шум кастаньет и звуки нестройного оркестра выбегают танцующие пары. Начинается баиле — интермедия с плясками, сопровождаемыми веселыми куплетами. Лопе говорил: «Испанцы желают, чтоб их комедии были наполнены сайнетом, баиле и танцами». Сам он часто делал в комедиях ремарки «танцуют и поют». Наиболее любимыми танцами были чакона, эскарраман, сегедилья и в особенности сарабанда. Некий суровый моралист, осуждая этот последний, писал о нем: «Смелая девушка берет пару кастаньет, которыми она сильно стучит в такт своим красивым ногам; кавалер бьет в бубен; звеня от толчков, бубенчики словно предлагают девушке сделать прыжок; и, грациозно меняясь местами, они начинают танцовать, лаская взор красивыми сочетаниями. Сколько движений и жестов может возбудить похоть и испортить чистую душу, сколько открывается нашим глазам, когда мы смотрим, как танцуют сарабанду. Он и она перемигиваются, посылают друг другу воздушные поцелуи, покачивают бедрами, сталкиваются грудью, вращают глазами, и кажется, что, танцуя, они находятся в состоянии наивысшего любовного экстаза».

Но вот кончается баиле, и выступают снова актеры и в стремительном темпе приводят действие к концу. Все узлы распутаны, три пары бросаются друг другу в объятия, день свадьбы назначен, можно петь и плясать. И комедия незаметно превращается в мохигангу, во всеобщий танец с масками, куплетами и шутками. Зрители подхватывают песню, кричат «Victor, victor!» и неистово аплодируют.

Актеры, выступавшие в подобном спектакле, должны были с огромной экспрессией уметь читать стихи и превосходно двигаться, фехтовать и танцовать. Испанским актерам, выступавшим в течение одного спектакля и в каком-нибудь торжественном ауто и в непристойном фарсе, были присущи и патетическое вдохновение и бесшабашная веселость. Неизвестный автор писал: «Актриса появляется на сцене, чтоб изобразить Марию Магдалину или божью матерь, а актер — чтоб изобразить спасителя. Окончив свою роль, та же самая актриса выступает в интермедии, изображая жену трактирщика или шлюху, и нацепляет для этого всего лишь головной убор или подбирает юбку... Актер же, только что изображавший спасителя, сняв бороду, поет, танцует или представляет баиле «Тут идет Марина».

Но, выступая в героическом или комическом репертуаре, с танцами или проповедями, испанские актеры сохраняли предельную увлеченность своим творчеством: южный темперамент придавал жар декламации и стихийность пляскам.

Актеры, продолжая традицию вольной мистериальной игры, в то же время были совершенно чужды необузданной любительщины, Упорным, постоянным трудом, ежедневными репетициями они совершенствовали свое дарование и уже умели личной взволнованностью одушевлять переживания изображаемых ими героев. От этого собственный темперамент дисциплинировался и обретал поэтическую форму, а поэзия приобретала свежесть непосредственных душевных порывов.

Об искренности игры испанских актеров свидетельствует характеристика актрисы Марии де Рикельме, «одаренной столь сильным воображением, что она, к всеобщему восхищению, могла изменять во время игры цвет лица. Так, если на сцене рассказывали что-нибудь приятное и радостное, лицо ее окрашивалось в розовый цвет, если случалось какое-нибудь несчастие, она бледнела... Актриса так выражала самые противоположные страсти в их самых быстрых переходах, что была неподражаемой и единственной в этом роде мимики».