Патетическая чувствительность, культивируемая в среде придворной знати, проникала и в публичный театр. Наиболее ярким представителем этого направления был меланхолический поэт Ракан, написавший в 1618 г. пастораль «Пастушок, или Артемиза» в духе знаменитой «Астреи» Оноре де Юрфе. Действующие лица пасторали — пастухи и пастушки, «оттачивающие тонкие остроты, выдумывающие затейливые фразы и слагающие мадригалы и сонеты вместо того, чтоб пасти своих баранов» (Левро). Несмотря на то, что в судьбе их происходили самые драматические и трогательные эпизоды, пастухи и пастушки оставались совершенно безжизненными фигурами. В пасторали Ракана элегические сцены причудливо переплетались с мотивами из современной жизни: пастушка Артемиза в отчаянии собирается итти в монастырь а подругу ее, невинно обвиненную в прелюбодеянии, по всем правилам средневекового правосудия собираются сжечь на костре. Но эта смесь идиллии и быта никого не смущала, она лишь способствовала большей популярности пасторали.
Пастушеские пьесы становились модными. В 1621 г. появилась «Сильвия» Мерэ, а в 1625 г. «Амаранта» Гамбо. Несмотря на всю свою искусственность, этот жанр имел одно преимущество: через напыщенную риторику в нем порой просвечивала простодушная искренность.
Но как трагикомедия, несмотря на свой широкий диапазон, не могла охватить сколько-нибудь глубоко историческую и социальную тему современной жизни, так и пастораль, несмотря на свою лирическую природу, не смогла раскрыть субъективный мир современного человека. И в том и в другом случае содержанием искусства были не существенные черты жизни, а лишь условные театральные приемы и фигуры, сочетаемые в новых вариантах и дающие только отдаленными намеками впечатление о реальной действительности.
СПЕКТАКЛИ БУРГУНДСКОГО ОТЕЛЯ
Бургундский отель помещался в зале для игры в мяч. Это было длинное узкое помещение с балконом. У одной из узких сторон зала был сооружен деревянный помост. Зрители побогаче сидели на галлерее, а победнее стояли прямо перед сценой. «Партер, — пишет современник, — очень неудобен вследствие тесноты; там помещается тысяча мошенников вперемежку с порядочными людьми, которым они иногда желают нанести оскорбление. Они затевают ссору по самому ничтожному поводу, хватаются за шпагу и прерывают спектакль. Даже когда они совершенно спокойны, они не перестают разговаривать, кричать и свистеть и мало заботятся о том, чтобы услышать, что говорят актеры».
Естественно, что начинать спектакль, не утихомирив публику, было совершенно невозможно, поэтому перед каждым представлением выступал, по традиции средневекового театра, актер с прологом. Он не столько говорил о пьесе и спектакле, сколько убеждал зрителей прекратить разговоры. Особенным мастером усмирять зал был комик Брюскамбиль. Пересыпая речь непристойными шутками, ворчливым тоном он поносил не только буйных посетителей партера, но и тех важных господ «перипатетиков», которые бесцеремонно прохаживались по залу во время представления. «Всякому свое время, — с напускной серьезностью говорил Брюскамбиль, — всякий поступок должен быть сообразен со своей целью: кровать — чтобы спать, стол — чтобы пить, Бургундский отель — чтобы слушать и смотреть, стоя или сидя, двигаясь не больше, чем новобрачные».
Добившись тишины, прологист скрывался, и начиналось представление серьезной пьесы, чаще всего трагикомедии. В годовом репертуаре, записанном декоратором Бургундского отеля Маоло в 1634 г., значилось 44 трагикомедии, 13 комедий, 12 пасторалей и 2 трагедии — всего 71 пьеса. Это указывает на то, что премьеры устраивались через каждые три-четыре дня. В антрактах между действиями обычно играл оркестр, состоявший из двух скрипок, флейты и барабана. После большой серьезной пьесы обычно исполняли фарс, а к концу представления пелась веселая песенка с куплетами. Жанровая пестрота спектаклей Бургундского отеля указывает на органическую связь нового направления со средневековыми зрелищами. Особенно явственно эта общность проявляется в том факте, что королевские актеры приняли в свою среду фарсовых ярмарочных комедиантов.