История западноевропейского театра от возникновения до 1789 года

Новый, ренессансный этап в развитии национального искусства, пробудившегося после долголетнего сна, мог развиться только при условии приобщения к живым истокам народного гения. Масштабы нового времени были достаточно широки, чтобы органически воспринять героическую тональность эпоса, его титанизм и поэтичность. Реализм Лопе де Вега и реализм Шекспира при всем их отличии имел то общее начало, что не являлся слепком действительности и был изнутри пронизан духом народной поэзии.

Но ренессансная драма не просто восстанавливала традиции народного творчества, она имела величайшее преимущество перед бессмертными творениями средневекового эпоса. Это преимущество раньше всего сказывалось в торжестве разума, пробужденного при помощи античной цивилизации.

Восстанавливая права природы, попранные церковью, Ренессанс был уже вооружен опытом всей предшествующей истории человечества, и новые герои побеждали уже не злые стихии, а те пагубные силы общества, которые препятствовали естественному развитию самого высокого творения природы — человека. Впервые после гибели античного мира центром художественного произведения стал человек с его мыслями и страстями. Это обстоятельство определило собой органическое развитие драматического действия, подчиненного движениям страстей и воле героя. Внешняя сценичность оказалась замененной внутренним драматизмом, при котором любопытство зрителей уступило место психологической заинтересованности в судьбе героев. Народная любовь к театру порождалась той любовью к человеку, которой была проникнута вся драматургия Ренессанса. Отсюда рождался и оптимизм возрожденческого театра Лопе де Вега и Шекспира, то суровый и мужественный, то светлый и беспечный.

Но ренессансное искусство не могло просуществовать долго. Оно исчезло, когда прошла героическая пора рождения нового общества, когда надежды на счастливое существование людей, освобожденных из-под власти феодала и из плена церкви, сменились горьким осознанием новых обстоятельств, подчиняющих массы народа силе денег. Вера в жизнь исчезла, и на смену великому искусству Шекспира и Лопе пришли другие авторы, уже неспособные преодолевать свою историческую и сословную ограниченность. Театр лишился своей души народного зрителя. Поднявшая голову религия уничтожала театральное искусство, действуя в одной стране как католическая ортодоксия, а в другой — как пуританская непримиримость.

Ренессансное искусство продолжало развиваться только во Франции, но и тут оно было лишено своей чувственной природы, творческого размаха и органической связи с народом. Классицизм уже не доверял жизни, он не мог полагаться на ее внутренние, естественные закономерности, которым смело доверяли Шекспир и Лопе. Жизнь представлялась классицистам неразумной стихией, обуздать которую мог только интеллект. Разум оказался приподнятым над жизнью, он должен был предписывать ей свои законы. Идеальное обособилось от реального, идея и быт выступили снова как враждующие между собой силы. Предполагалось, что заурядная действительность не может заключать в себе ничего возвышенного, и делался тот вывод, что искусство может быть истинным только в том случае, если оно уйдет в сферу абстрактной героики.

Новая эстетика, естественно, третировала гениев Ренессанса, которые представлялись теперь «извратителями вкуса», «варварами», находящимися в плену у невежественной толпы. В этом забвении Шекспира и Лопе была величайшая трагедия европейского искусства. Но забвение это не было результатом бездарности последующих поколений, оно имело свою историческую закономерность. Когда Маркс доказывал невозможность античного искусства при современной капиталистической цивилизации, то он наряду с греческой мифологией называл и Шекспира, указывая этим, что в новых условиях в такой же степени немыслим был бы и Шекспир.

Критику искусства Ренессанса начали уже его последние потомки — классицисты. Оберегая искусство от жизненной стихии, они, конечно, не могли принять драматургию, в которой «варварски» смешивалось благородное и низменное. Это жизнеподобие казалось классицистам нарушением правды искусства, обязанного разъяснять, рационалистически анализировать действительность и находить ей такие эстетические формы, которые выражали бы результат интеллектуального осмысления хаоса жизни.

Для рационалистического искусства трагическая противоречивость идей Шекспира и стихийная неуемность его характеров были совершенно непригодны. Перед искусством впервые была поставлена задача сознательного идейного воздействия на народ, которому с подмостков внушались чувства гражданского долга. Положительный момент этого процесса заключался в том, что идейный строй драматургии приобретал большую внутреннюю логику и целеустремленность, а сознательное сведение характера героев к единой страсти давало возможность последовательно раскрыть психологический мир современного общественного человека.