Читаем История западноевропейской музыки до 1789 года. Том 1 (до XVIII века) полностью

В Gloria, как и следовало ожидать, больше торжественности, мощности, но и больше силлабики, меньше распевов, больше объективности выражения. На этом общем фоне выделено «Qui tollis» — строгой аккордикой и достижением единственной (для Gloria) вершины — почти в таком же мелодическом контексте, как во втором Kyrie.

Credo по характеру движения довольно отчетливо делится на два раздела (помимо более дробных построений) — до Crucifixus и после Et resurrexit. Первый раздел, в характере некоторой декларативности (исповедание веры), главным образом силлабичен, хотя и с двумя вершинами на подъемах в 3-м и 55-м тактах. Второй гораздо более распевен, мелодически пластичен, и в этом непосредственно близок началу мессы (см. такты 13 — 14 — 15). Между двумя большими разделами выделена музыка Crucifixus: короткое, строгое, аккордовое построение в 12 тактов. Ни остроты экспрессии, ни горечи здесь нет; только сосредоточенность, тихая, торжественная серьезность. Это вполне характерно для Палестрины, который трактовал тему распятия совершенно иначе, чем Бах. О частях Sanctus — Benedictus речь уже шла. Отметим теперь, что вдохновенное начало Kyrie I по-своему отразилось в Sanctus, да и, кроме того, в этой торжественной части есть и иные тематические и структурно-динамические связи с первой частью мессы.

Последняя ее часть, Agnus dei — самая распетая, даже кантиленная в духе итальянского мелодизма, широкого, плавного, с едва заметными признаками речитации. Полифоническая насыщенность, богатство линий словно сдерживают, «объективизируют» лирическое чувство — и все же оно ощутимо с первых тактов, близких по характеру выразительности началу мессы.

Разумеется, даже самые скромные, осторожные попытки определить характер образности в мессе Палестрины ограничены критериями его стиля. Это вдохновенно для него, лирично для него — а у ряда его современников критерии вдохновенности или лирики будут уже другими. Мало того: сам характер выражения у Палестрины всецело связан с особенностями его тематизма, его внутренне-вариационного, необычайно целеустремленного развития тематического материала, его формообразования. Все это в свою очередь определяет цельность, строгость, сдержанность его образного мышления, чистоту и «объективность» его лирики, умеренность экспрессии, и тем не менее в итоге — большую выразительную силу его искусства, его высокую духовность.

Среди многочисленных мотетов Палестрины больше всего четырех- и пятиголосных, но в отличие от месс он здесь отдаст явное предпочтение пятиголосию. Довольно много у него шести- и восьмиголосных мотетов, мало двенадцатиголосных и всего два семиголосных. Состав исполнителей, естественно, изменяется. Даже в циклах пятиголосных мотетов композитор не придерживается одного состава, а удваивает то партию теноров, то партию сопрано, то партию альтов, а иногда обходится без верхнего голоса. Вообще регистровые краски он склонен искать различные. Если число голосов велико, Палестрина имеет в виду два или три хора. Так, торжественный двенадцатиголосный мотет «Laudate dominum in tympanis» он пишет для трех хоров, которые выступают и в перекличках, и вместе. В отличие от многих других авторов своего времени, композитор стремится к компактности формы мотета, избегает многочастности, предпочитая одночастную (несколько реже — двухчастную) композицию. Вообще Палестрина, обладая совершенным чувством формы и ее пропорции, нисколько не грешит длиннотами. Тексты мотетов у него, как это было принято, духовные, латинские, почерпнутые из григорианских песнопений, из латинских стихов, из библейской «Песни песней».

Очень многое из того, что характерно для стилистики и формообразования в мессах Палестрины, остается существенным и для его мотетов: опора на григорианский хорал и технику cantus firmus'a, совокупность полифонических приемов, чередование имитационного изложения с чисто аккордовым. Однако в мотетах, разумеется, масштабы тематического развития гораздо более скромны, а сам тематизм складывается свободнее, зачастую вне опоры на какой-либо первоисточник. Менее строг и весь интонационный строй ряда мотетов, особенно лирических по содержанию, близкому даже мадригалам. Иной раз удивительна сама мелодика того или иного мотета, сразу, с первого выступления заявляющая о себе. Ее движение было бы малохарактерным для месс: вместо плавной поступенпости — широкие скачки, сплошь терцовые ходы или выделение герций в пассажах (пример 93). Необычны порой интонации, звучащие при достижении мелодической вершины и потому наиболее сильно действующие (пример 94).

93.

94.

Трудно говорить о разновидностях мотетов Палестрины. Среди огромного их количества есть и множество «вариантов» в трактовке этого жанра. Выделим хотя бы две группы: более торжественных, праздничных духовных произведений — и, весьма отличных от них, более лирических, камерных мотетов. Обе группы представлены многими образцами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Песни, запрещенные в СССР
Песни, запрещенные в СССР

Книга Максима Кравчинского продолжает рассказ об исполнителях жанровой музыки. Предыдущая работа автора «Русская песня в изгнании», также вышедшая в издательстве ДЕКОМ, была посвящена судьбам артистов-эмигрантов.В новой книге М. Кравчинский повествует о людях, рискнувших в советских реалиях исполнять, сочинять и записывать на пленку произведения «неофициальной эстрады».Простые граждане страны Советов переписывали друг у друга кассеты с загадочными «одесситами» и «магаданцами», но знали подпольных исполнителей только по голосам, слагая из-за отсутствия какой бы то ни было информации невообразимые байки и легенды об их обладателях.«Интеллигенция поет блатные песни», — сказал поэт. Да что там! Члены ЦК КПСС услаждали свой слух запрещенными мелодиями на кремлевских банкетах, а московская элита собиралась послушать их на закрытых концертах.О том, как это было, и о драматичных судьбах «неизвестных» звезд рассказывает эта книга.Вы найдете информацию о том, когда в СССР появилось понятие «запрещенной музыки» и как относились к «каторжанским» песням и «рваному жанру» в царской России.Откроете для себя подлинные имена авторов «Мурки», «Бубличков», «Гоп со смыком», «Институтки» и многих других «народных» произведений.Узнаете, чем обернулось исполнение «одесских песен» перед товарищем Сталиным для Леонида Утесова, познакомитесь с трагической биографией «короля блатной песни» Аркадия Северного, чьим горячим поклонником был сам Л. И. Брежнев, а также с судьбами его коллег: легендарные «Братья Жемчужные», Александр Розенбаум, Андрей Никольский, Владимир Шандриков, Константин Беляев, Михаил Звездинский, Виктор Темнов и многие другие стали героями нового исследования.Особое место занимают рассказы о «Солженицыне в песне» — Александре Галиче и последних бунтарях советской эпохи — Александре Новикове и Никите Джигурде.Книга богато иллюстрирована уникальными фотоматериалами, большая часть из которых публикуется впервые.Первое издание книги было с исключительной теплотой встречено читателями и критикой, и разошлось за два месяца. Предлагаемое издание — второе, исправленное.К изданию прилагается подарочный диск с коллекционными записями.

Максим Эдуардович Кравчинский

Музыка
Шаляпин
Шаляпин

Русская культура подарила миру певца поистине вселенского масштаба. Великий артист, национальный гений, он живет в сознании современного поколения как «человек-легенда», «комета по имени Федор», «гражданин мира» и сегодня занимает в нем свое неповторимое место. Между тем творческая жизнь и личная судьба Шаляпина складывались сложно и противоречиво: напряженные, подчас мучительные поиски себя как личности, трудное освоение профессии, осознание мощи своего таланта перемежались с гениальными художественными открытиями и сценическими неудачами, триумфальными восторгами поклонников и происками завистливых недругов. Всегда открытый к общению, он испил полную чашу артистической славы, дружеской преданности, любви, семейного счастья, но пережил и горечь измен, разлук, лжи, клеветы. Автор, доктор наук, исследователь отечественного театра, на основе документальных источников, мемуарных свидетельств, писем и официальных документов рассказывает о жизни не только великого певца, но и необыкновенно обаятельного человека. Книга выходит в год 140-летия со дня рождения Ф. И. Шаляпина.знак информационной продукции 16 +

Виталий Николаевич Дмитриевский

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Моя жизнь. Том II
Моя жизнь. Том II

«Моя жизнь» Рихарда Вагнера является и ценным документом эпохи, и свидетельством очевидца. Внимание к мелким деталям, описание бытовых подробностей, характеристики многочисленных современников, от соседа-кузнеца или пекаря с параллельной улицы до королевских особ и величайших деятелей искусств своего времени, – это дает возможность увидеть жизнь Европы XIX века во всем ее многообразии. Но, конечно же, на передний план выступает сама фигура гениального композитора, творчество которого поистине раскололо мир надвое: на безоговорочных сторонников Вагнера и столь же безоговорочных его противников. Личность подобного гигантского масштаба неизбежно должна вызывать и у современников, и у потомков самый жгучий интерес.Новое издание мемуаров Вагнера – настоящее событие в культурной жизни России. Перевод 1911–1912 годов подвергнут новой редактуре и сверен с немецким оригиналом с максимальным исправлением всех недочетов и ошибок, а также снабжен подробным справочным аппаратом. Все это делает настоящий двухтомник интересным не только для любителей музыки, но даже для историков.

Рихард Вагнер

Музыка