История жизни бедного человека из Токкенбурга

О, как бы мне хотелось пересказать, охватить краткими чертами главное содержание этой прекрасной трагедии, но это невозможно, хоть и жалко до слез, — тогда распалось бы все это здание на жалкие обломки. Нет, лучше уж мне вольно летать, как шмелю, над пестрою луговиной, полной цветов, садиться то на один из них, то на другой и пить их нектар. Позволь мне делать это, великий человек, ведь ни один цветок не лишится оттого ни цвета, ни запаха. Только аромат я унесу с собой, а его хватит у каждого цветка на всех, пускай даже сядут на него миллионы шмелей, и все станут пить сладкие его соки.

Здесь я нахожу самую чудесную и проникновенную прелесть, какая только может быть в этом мире; страсти, нежные, печальные движения души, грех, прикрытый сладкою лестью,— все сплетено между собою, однако выстроено так изящно, словно это царский дворец, в котором есть и застенки, и конюшни, но и золоченые палаты. Это — как роскошный сад-лабиринт, где ты найдешь прекрасные розы, самые редкостные цветы, но тут же и надменные, коварные маки и золотые с виду содомские яблоки.[388] Блуждаешь там, как зачарованный, утопая в блаженстве, погрузившись в самые нежные сердечные мечтания. То склоняешься долу в любовном томлении, то взмываешь в небеса в священном пламени страстей, потом прилетает мягкий ветерок с Елисейских полей,[389] неся влажные ароматы, и соединяет все в новую живую стихию, так что забываешь и думать о том, чтобы выбраться оттуда.

События так разнообразны и переменчивы, а содержание так продуманно и достоверно, что постыдит и тысячу Ромео.[390] Все идет здесь своим чередом, так стройно, в таком порядке, словно это порядок самой Природы. Сперва и не угадаешь, куда клонится дело, а после говоришь себе: «Так я, кажется, и думал», или: «Этого можно было ожидать». Там есть такие братья-товарищи, о, какие задушевные братья — солдаты на страже, как по-братски ведут они беседу, одни во тьме ночной, и думают именно так, как и всякий, кто способен к размышлениям, думает по ночам, в глухой полночный час, когда величественный небесный свод торжественно и спокойно проплывает над нашими головами. Священная тишина, едва слышные шорохи вокруг, приглушенное немолчное эхо бегущих вдали ручьев и этот черный полог вверху — образ смерти, так беспокоящий нашу душу, — как тут не задуматься Франциско,[391] о, как тут не задуматься любому, и не задуматься глубоко! Неудивительно, что призраки любят такие ночи, неудивительно, Гамлет, что дух отца твоего избрал этот облик величественной тени, чтобы принести тебе весть из иного мира. Однако ж оставим духов в покое, пока не разрушилась еще бренная постройка сия,[392] — зато потом, уж потом-то, о, вы, сонмы добрых, благодетельных духов, потом примите вы бестелесный мой дух в свое сообщество.

Гамлет, Гамлет, ах, эти твои странные мечтания, фантазии о нынешних и будущих временах, о жизни и о смерти, о покое и сновидениях и о прочих тайнах мироздания[393] — ах, все это вызывает в ответ столько мыслей, но не тревожных, нет, — но тихих размышлений вослед тебе об этих тончайших материях. А твое безумие, Гамлет... нет, скорее можно решить, что другие, не ты, безумны — Полоний, Розенкранц, Гильденстерн, Озрик,[394]— вот они-то и есть безумцы. Твое чтение книги и твой ответ, что вот, мол, плут-сатирик пишет,[395] будто у стариков седые бороды... а как ты Гильденстерна научить хотел играть на флейте! Да, думается мне — ты флейтист каких мало.[396] Не хотел бы я попробовать свистать на тебе, как на флейте, и все-таки мне кажется, что ты благозвучнейшая флейта, — особенно, если закрыть на ней клапан самого грубого тона. Чуть побольше милосердия, Божьего милосердия, тогда ты стал бы полубогом, прекраснейшей душою![397] А этот твой Горацио, твой друг, которого ты так прелестно описал, — о, такой друг стоит больше, чем полмира. О, мир сей, почему засеян ты столь скудно такими друзьями, такими честными душами, такими благородными сердцами! О, вы, сыны небес, где бы вы ни находились, будьте, будьте благословенны во веки веков! В вашей груди горит свет небесный, наследием вашим будут покой и благодать, сонмы духов, ваших ангельских братьев, будут охранять ваши души на пути в лучший мир и примут их с торжеством в своих радостных и блаженных селениях. О, пускай ложные друзья торчат у нас на пути, ухмыляются-умиляются и корчат слащавые рожи, а злобные зубоскалы пускай себе зубоскалят, — будем сильны духом, небеса постыдят коварство змеиного отродья, им ненавистны лживые души, по стопам которых следуют страх и смятение, — восплачьте о них, чистые сердцем, ибо это — бедные, несчастные создания. Однако я отвлекся и отнюдь не хотел бы прослыть проповедником.