История знаменитых преступлений

В это время Людовик Тарентский с преданным ему мессиром Аччайоли после утомительного путешествия сошел на берег в порту Пизы, откуда отправился во Флоренцию просить вооруженной помощи и денег. Однако флорентийцы решили соблюдать абсолютный нейтралитет и, как следствие, отказались впустить его в пределы города. Утратив последнюю надежду, князь Тарентский уже готов был прибегнуть к крайним мерам, когда Никколо Аччайоли сказал ему решительным тоном:

– Сударь, людям не дано постоянно наслаждаться благополучием, ибо не счесть напастей, кои нельзя ни упредить, ни предвидеть. Вы были богаты и могущественны, а теперь вынуждены скрываться и просить других о помощи. Поберегите силы для лучших дней. Я по-прежнему богат, и у меня есть родственники и друзья, чьим имуществом я могу распорядиться по своему усмотрению. Перво-наперво попытаемся увидеться с королевой, а потом решим, что делать дальше. Сам я никогда не перестану вас защищать и повиноваться вам как своему сеньору и повелителю!

Князь принял с живейшей признательностью столь щедрые подношения и ответил своему советнику, что отдает в руки его и себя, и свое будущее, каким бы оно ни было. Приверженность мессира Аччайоли господину была столь велика, что он уговорил и своего брата Анжело, архиепископа Флорентийского, пользовавшегося большим влиянием при дворе Климента VI, склонить понтифика на сторону Людовика Тарентского. И, не тратя времени понапрасну, князь с советником и добрейший этот прелат взошли на корабль и отплыли в Марсель. Но, узнав, что королеву содержат пленницей в Эксе, они высадились в городе Эг-Морт и направились прямиком в Авиньон. Очень скоро возымели эффект личная приязнь и уважение, которое Климент VI питал к архиепископу Флорентийскому: при папском дворе Людовика приняли с отеческой добротой, на что тот вовсе и не рассчитывал. Когда пришло время преклонить перед суверенным понтификом колено, его святейшество наклонился к нему, помог подняться и поздравил с обретением королевского титула.

По прошествии двух дней другой прелат, архиепископ Эксский, явился к королеве, почтительно ей поклонился и сказал следующее:

– Милостивая и горячо любимая наша повелительница, позвольте смиреннейшему и преданнейшему вашему слуге, от имени всех ваших подданных, просить вас о снисхождении и прощении за те тягостные, но необходимые меры, которые мы сочли должным принять по отношению к вашему величеству. К моменту вашего прибытия в Прованс совету верного вам города Экса из надежных источников стало известно, что французский король задумал отдать наши земли одному из своих сыновей, а вам возместить эту потерю другими владениями и что герцог Нормандский лично отправился в Авиньон, дабы об этом договориться. Все мы преисполнились решимости, сударыня, и Господь нам в том свидетель, сражаться до последнего издыхания, но не допустить над собой ненавистной тирании французов. Но, прежде чем начнется кровопролитие, мы пожелали сохранить вашу монаршую персону в качестве священного залога, которого никто не посмеет коснуться из страха кары небесной и который должен был отдалить от наших стен угрозу войны. Только что мы узнали, что эти гнусные претензии французами отозваны, из бреве, присланного его святейшеством из Авиньона, в коем Папа также ручается за ваше королевское слово. Мы возвращаем вам полнейшую свободу, и отныне если и попытаемся вас удержать в стенах Экса, то лишь своими пожеланиями и мольбами. Уезжайте, ваше величество, если таково ваше желание. Но, прежде чем покинуть эти земли, кои с вашим отъездом погрузятся в траур, даруйте нам надежду, что вы когда-нибудь простите то очевидное насилие, которое мы применили к вам из опасения вас лишиться, и помните: в тот день, когда вы перестанете быть нашей королевой, вы подпишете всем своим подданным смертный приговор!