То был великий день: Иоанна Неаполитанская выступила в свою защиту перед Папой, всеми кардиналами, в то время пребывавшими в Авиньоне, послами иноземных держав и прочими видными деятелями эпохи, которые съехались со всех концов Европы, дабы присутствовать при этом разбирательстве, не имевшем аналогов в судебной практике. Попросим читателя представить себе огромное помещение суда. В самом центре залы на высоком троне восседает, подобно главе имперского совета, наместник самого Господа, верховный и непогрешимый судья, облеченный властью светской и божественной, на земле и на небе. По правую руку его и по левую, в расставленных по кругу креслах, расположились кардиналы в пурпурных мантиях. Позади этих полновластных представителей Священной коллегии, сколько хватает глаз, теснится их свита: епископы, викарии, каноники, дьяконы, архидьяконы и все остальные чины Церкви. Перед троном понтифика установлен помост для неаполитанской королевы и ее придворных. У подножия его стоят послы венгерского короля, коим доверена роль смиренных и безгласных обвинителей, поскольку обстоятельства преступления и доказательства вины заранее обсудила комиссия, специально для этого созданная. Оставшееся место занимают, в роскоши одеяний и высокомерии соперничая друг с другом, блистательные сановники, прославленные военачальники и благородные посланники. Затаив дыхание, все, не отрываясь, смотрят на помост, откуда королева должна произнести защитительную речь. Тревожное любопытство как будто бы влечет к центру залы всю эту сплоченную массу людей, над коей кардиналы возвышаются так, как высятся великолепные красные маки над колышущимися на ветру золотыми пшеничными колосьями…
Наконец, рука об руку со своим дядюшкой, кардиналом Перигорским, и тетушкой Агнессой, появилась Иоанна. Весь облик ее был так скромен и в то же самое время горделив, лик так печален и ясен, а взгляд исполнен такой искренности и доверия, что, даже не успев еще заговорить, она покорила сердца всех присутствующих. Иоанне в ту пору было двадцать, и она находилась в самом расцвете своей величественной красоты, вот только бледность отняла краски у ее атласной, прозрачной кожи, а запавшие щеки наводили на мысль об искупительных страданиях. Среди зрителей, жадно пожиравших ее взглядом, выделялся молодой брюнет с огнем во взоре и резкими чертами лица. Он еще появится в нашем повествовании, и, дабы не отвлекать внимания читателей, скажем только, что звали этого юношу Хайме Арагонский, был он наследным принцем Майорки и охотно отдал бы жизнь за дозволение смахнуть хотя бы одну слезинку, дрожащую на ресницах королевы. Иоанна заговорила взволнованным голосом, время от времени замолкая, чтобы утереть слезы с влажных и блестящих глаз или исторгнуть вздох, который переворачивал душу. Королева рассказала с такой живой болью о смерти супруга, описала с такой ужасающей правдивостью растерянность и страх, повергшие ее в ошеломление, стоило ей узнать об этом страшном событии, поднесла руки к своему челу с таким жгучим отчаянием, как если бы хотела вырвать оттуда остатки безумия, что аудитория содрогнулась от ужаса и сострадания. Даже если в этот миг она и лукавила, смятение ее было истинным и внушало трепет. Ангел, обезображенный преступлениями, она лгала, как сам Сатана, и так же, как Сатане, ей уготована была бесконечная пытка гордыней и угрызениями совести! И вот, когда к концу своей речи королева расплакалась и попросила помощи и защиты от узурпатора своих земель, вопль всеобщего одобрения заглушил ее последние слова, многие схватились за эфес своей шпаги, и венгерские послы удалились из залы, понурившись от смущения и стыда.
В тот же вечер, к величайшему удовлетворению всех ее подданных, был обнародован приговор, объявлявший Иоанну Неаполитанскую невиновной и непричастной к заговору и убийству супруга. С одной оговоркой: поскольку ни под каким предлогом невозможно было извинить поведение королевы после убийства и то, что она нисколько не спешила найти и покарать виновных, Клименту VI пришлось признать, что в этом деле замешана магия и что прегрешения, в коих обвиняют Иоанну, – не что иное, как вынужденные последствия колдовских чар, на нее наведенных, от которых она никак не могла защититься[10]
. Также его святейшество узаконил брак королевы с Людовиком Тарентским, одарил его Золотой розой[11] и удостоил титула короля Иерусалима и Сицилии.Нелишним будет упомянуть, что за день до вынесения оправдательного приговора королева Иоанна уступила Папе Авиньон за восемьдесят тысяч флоринов.