– Минутку, сударыня! – жестом остановил ее Рено. – Вы спасены, но при одном условии.
– При условии? – удивленно прошептала принцесса.
– Слушайте меня внимательно, сударыня. Венгерский король, покаравший убийц своего брата и сам убийца вашего мужа, сейчас у ворот Неаполя. Народные ополченцы и солдаты скоро падут, невзирая на все свое мужество. Скоро, очень скоро армия-победительница начнет огнем и мечом сеять всюду опустошение и смерть. И на этот раз венгерский палач не пощадит своих жертв: он будет убивать матерей при детях и детей на руках у матери. Подъемный мост этого замка поднят, и никто его не охраняет: все мужчины, способные держать оружие, сейчас на другом конце города. И горе вам, Мария Дураццо, если Людовик Венгерский вспомнит, что вы предпочли ему соперника!
– Но разве не явились вы меня спасти? – с тревогой спросила Мария. – Иоанна, сестра моя, разве не приказала вам доставить меня в Гаэту?
– Ваша сестра не в том положении, чтобы отдавать приказы, – презрительно усмехнулся Рено. – Слова благодарности – вот все, что я получил от королевы за то, что спас ей жизнь, ей и ее мужу, который трусливо бежал, узнав о приходе противника, которого сам посмел вызвать на поединок!
Мария пристально вгляделась в лицо адмирала, дабы увериться, что это он и никто другой говорит с таким пренебрежением о своих монархах, и, напуганная непроницаемостью этого лица, продолжала мягко:
– Если вам одному я буду обязана своею жизнью и жизнью детей, благодарности моей не будет границ. Но сейчас поспешим, ваша светлость, ибо я боюсь в следующую минуту услышать мстительный клич! Вы же не хотите оставить меня на растерзание моему жесточайшему врагу?
– Что вы, сударыня! Я спасу вас ценой своей жизни, но, как я уже сказал, есть одно условие.
– Какое же? – спросила Мария, смиряясь с неизбежным.
– Вы сейчас же станете супругой моего сына, и этот вот святой отец вас обвенчает.
– Безумец! – Мария отшатнулась, и лицо ее покраснело от возмущения и стыда. – Как ты смеешь предлагать это мне, сестре своей законной государыни? Поблагодари Всевышнего за то, что я согласна простить это оскорбление, ибо ты нанес его в момент умопомрачения, и постарайся преданностью искупить свою вину!
Не удостоив ее ответом, граф знаком приказал сыну и священнику следовать за ним и направился к двери. Но не успел он переступить порог, как Мария бросилась вслед и, соединив ладони в молитвенном жесте, стала именем Господа умолять не оставлять ее. Рено остановился.
– Я мог бы отомстить за оскорбление, которое вы нанесли мне, с таким высокомерием отказав моему сыну, – сказал он. – Но я предоставлю эту заботу Людовику Венгерскому, он чудно со всем справится.
– Сжальтесь над моими бедными дочерьми! – твердила принцесса. – Сжальтесь хотя бы над детьми, если мои слезы вас не трогают!
– Если бы вы любили дочерей, – отвечал адмирал, хмуря брови, – вы бы сделали, что от вас требуется.
– Но я не люблю вашего сына! – вскричала Мария голосом гордым и в то же время дрожащим. – О Господи, мыслимо ли это – с такой жестокостью осквернять чувства беззащитной женщины? Но вы, отче, вы, служитель истины и справедливости, объясните этому человеку, что недопустимо призывать Всевышнего в свидетели союза, заключенного под угрозой слабости и отчаяния!
И, обращаясь к сыну адмирала, она добавила, глотая слезы:
– Вы молоды, вы любили, быть может; и, вне всяких сомнений, еще полюбите. О, я взываю к вашей юношеской верности, рыцарскому великодушию, ко всем благородным порывам вашей души: помогите же мне отвратить вашего отца от этого гибельного замысла! Вы никогда меня прежде не видели и не знаете, люблю ли я в сердце моем другого. Ваша гордость должна восстать при виде несчастной женщины, подвергшейся столь грубому обращению, которая пала к вашим ногам и умоляет о снисхождении и защите! Одно ваше слово, Роберт, и я стану благословлять вас каждую минуту, пока жива, и стану вспоминать вас как ангела-хранителя, и детей научу каждый вечер молить за вас Господа, чтобы ниспослал он вам исполнение всех ваших чаяний! Говорите же, хотите вы меня спасти? Кто знает, может, со временем моя благодарность станет любовью!
– Я должен исполнить волю отца, – ответил Роберт, не поднимая глаз на прекрасную просительницу.
За все это время священник не проронил ни слова. На пару минут участники этой сцены, погрузившись каждый в свои размышления, застыли, словно четыре изваяния, стоящие по углам гробницы. В эти ужасные для нее минуты Мария трижды склонялась к мысли броситься в море, когда ушей ее коснулся неотчетливый, далекий ропот. Мало-помалу он приблизился, и можно уже было различить голоса женщин, испускавших отчаянные крики:
– Бегите! Спасайтесь! Господь нас оставил! Венгры в городе!
Дочки Марии отвечали на эти крики плачем. Маленькая Маргарита, протягивая ручки к матери, заговорила с нею о своих страхах, и слова ее были не по возрасту серьезны. Рено, не обращая внимания на эту трогательную картину, увлек сына к двери.