Вот то, что я смог сделать. Не знаю, как Вы договорились с Собулем – будет ли он смотреть весь текст? На мой вопрос, как дела с Вашей книгой, он сказал, что перевод закончен, что идет его доработка, и т. д. – т. е. примерно то, что я Вам и сообщил. Но я знаю, что он смотрел, по крайней мере, часть перевода и вносил некоторую правку. H. Resende и Patricia Champié показали мне весь перевод, и я видел его (т. е. Собуля) поправки[1048]
.Вот, пожалуй, все, что я могу Вам сейчас рассказать. По-моему, дело близится к завершению, хотя, конечно, и не так быстро, как хотелось бы. Может быть, у Вас возникнут какие-то вопросы? Мой адрес – 59, rue des Saints-Pères, Hôtel du Pas-de-Calais. Paris VI. Когда-то – я очень хорошо это помню – в этом самом отеле остановился Борис Федорович[1049]
, и я у него здесь бывал! Много с тех пор прошло времени.Еще раз – сердечные мои поздравления с Новым годом, самые добрые пожелания.
Искренне Ваш [подпись]
41. А.Р. Иоаннисян – А.З. Манфреду, 23 октября 1976 г.[1050]
Дорогой Альберт Захарович,
Получил Ваше письмо, которое очень меня тронуло и за которое я Вас сердечно благодарю. В понедельник я выясню положение дел с изданием Вашей книги и позвоню Вам по телефону, как только узнаю что нибудь определенное. Как раз сегодня получил и номер «Известий», где опубликовано извещение о вакансиях в Академию Наук СССР, о которых Вы пишете в своем письме[1051]
. Могу лишь выразить свою надежду, что справедливость наконец восторжествует и на этот раз Вы будете избраны академиком.Что касается моей кандидатуры в члены-корреспонденты, то я твердо решил не выдвигать ее здесь. Я дам свое согласие лишь в том случае если моя кандидатура будет выдвинута Институтом всеобщей истории, являющимся головным научным учреждением, которое имеет право выдвигать любых историков Советского Союза, которых считает достойными быть членами-корреспондентами по всеобщей истории. В таком случае, разумеется, из Армении могут быть представлены любые необходимые материалы и рекомендации. Поймите, дорогой Альберт Захарович, меня правильно. Я мало надеюсь, особенно при теперешней системе голосования, быть избранным членом-корреспондентом Академии Наук СССР, да для меня теперь это и не так важно[1052]
. Но мне уже 68 лет и я занимаю в Армении определенное положение. Если я и не буду избран, будучи выдвинут Институтом всеобщей истории АН СССР, это одно, а не быть избранным, выдвинув самому свою кандидатуру из Еревана – это другое.3 ноября Пленум РИСО. Вряд ли я смогу сейчас приехать в Москву. Но если все же приеду, то разумеется, повидаю Вас. Мне необходимо многое Вам сообщить, так как после моего возвращения из Италии [1053]
мы с Вами не виделись.С наилучшими пожеланиями и приветами
[подпись]
Глава VI
Корреспонденция Альбера Собуля с Владимиром Сергеевичем Люблинским[1054]
Плодотворное научное сотрудничество советских и французских историков имеет глубокие корни и давние традиции. Оно было заложено в 1920-х годах благодаря усилиям Альбера Матьеза, академиков Е.В. Тарле и Н.М. Лукина и являлось закономерным продолжением той дружбы, которая сложилась между дореволюционными российскими и французскими историками. Именно благодаря усилиям А. Матьеза в основанном и редактируемом им журнале «Исторические анналы Французской революции» стали публиковаться статьи советских историков по советской историографии Французской революции[1055]
. Сам А. Матьез, глубоко сожалевший о своем незнании русского языка, старался, тем не менее, в меру своих возможностей способствовать представлению европейской научной публике достижений советской науки[1056].Советские историки, в свою очередь, глубоко заинтересованные в установлении стабильных научных связей с французскими коллегами, сделали все возможное для организации перевода их работ на русский язык, в особенности монографий А. Матьеза[1057]
. Е.В. Тарле во многом способствовал также избранию членами-корреспондентами АН СССР Альфонса Олара (1924), Альбера Матьеза (1928) и Камиля Блока (1929)[1058].Однако в начале 1930-х гг. явная политизация советской науки, нашедшая свое отражение и в гонениях, которым безжалостно подвергались многие в связи с «академическим делом», в том числе Е.В. Тарле[1059]
, пользовавшийся непререкаемым научным авторитетом во Франции, вызвала гнев и протест А. Матьеза. Поскольку по свидетельству его ученика Роберта Шнерба, он любил «дискуссию, бой»[1060], то незамедлительно вступил в острую полемику с советскими историками – своими вчерашними друзьями. Развернувшаяся, скорее политизированная, чем научная, дискуссия привела к окончательному разрыву его отношений с советскими коллегами. В конечном итоге научное сотрудничество между историками двух стран было надолго прервано[1061].