Через пару минут она начала хлюпать носом. Насморк? Не думаю. Слезы. Конечно же, это слезы, черт побери. Она в детстве ревела меньше, чем сейчас. И что же ее так растрогало? То, что я запретил к себе прикасаться? Она не имеет никакого права, потому что не имеет никакого права. Я не знаю, почему я не хочу этих прикосновений. Возможно, лишь потому, что наоборот, желаю их так страстно и сильно, что лгу самому себе. Притворяться перед самим собой ― одна из самых распространенных ошибок в этом мире. В нее я сам и погрузился, господа. Я пытаюсь притвориться, что мне неинтересен этот ребенок, хотя в действительности это совсем не так. Я слышу свое духовное эхо. Оно кричит, что я не должен так поступать. Я должен быть честным не только с собой, но и с теми, кого люблю. Люблю так горячо и так глубоко, как люблю самого себя. Не сочтите меня за эгоиста, люди должны любить себя в первую очередь, а потом уже кого-то другого. По крайней мере, так считаю я. У каждого из нас своя реальность, в которой он обитает. И никто не вправе вторгаться в нее. Такой привилегии нет ни у кого, кроме хозяина оболочки. Часто мне приходилось наблюдать ссоры, обиды из-за пустяка. Все это проявлялось в неверном понимании друг друга, слишком мясистом языке или дурном характере. Я сказал, что он ничего не добьется в этой жизни и в душе мне поверили, хотя не дали понять того наружно. Люди верят в чужие слова, пропуская мимо ушей внутренний голос, который никогда не лжет, никогда не предаст и не подведет. Не все в силах услышать его. Многие прислушиваются к чужому мнению, нежели чем к своему. Они считают, что другим виднее, но это совсем не так. «У каждого из нас своя проекция сна» ― зачастую. Мы видим мир совсем не одинаково, пусть даже нам так кажется. Взгляд, разумеется, один, но очки у всех разные. Никогда не нужно прислушиваться к мнению того, кто ничего не добился в этой жизни. Стоит прислушаться к тем, кто достиг в этом мире определенных высот. Но только прислушиваться, а не слушать. Право на самостоятельное решение сохраняется лишь за тобой, и ни за кем другим. Творец реальности ― только ты. Ты рисуешь картину под названием «жизнь». Как нарисуешь, так и проживешь.
Но что ж, давайте вернемся к Гвендолин. Она продолжает хлюпать своим носом, и сейчас у меня нет никаких сомнений, что она плачет. Я обидел ее словами. А не должен был, наверняка. Дети. Они такие вспыльчивые, чувствительные и пессимичные. Любой моросящий дождик перевоплощают в ливень, а то и град. Я стягиваю одеяло с Гвендолин, но она резко укрывается им вновь. Я невольно вздыхаю.
― Что случилось? ― проявляю любопытство.
― Ничего, ― фыркает девочка под одеялом.
― Тогда почему ты плачешь?
Гвендолин сбрасывает с себя одеяло и поворачивается ко мне. Сквозь темноту мне тяжело разглядеть очертания ее лица, но слезы на ее щеках я замечаю сразу. Огни с улицы дают свет, проникающий сквозь мои окна, и падающий на кровать. Атмосфера в этой комнате с каждой секундой становится все загадочней, таинственней и волшебней. Я вскидываю брови, продолжая держать свою голову на подушке. Наверное, она ожидает, что я поднимусь, как она, начну тормошить ее, выпытывая ответ, но нет.
― Мне не хочется домой, ― наконец, отвечает она.
========== VIII. Eric ==========
Безумно осознавать, но я ожидал, что ей захочется возвращаться домой. Почему она должна не хотеть к себе на родину? (Хотя мне неизвестно, что является для нее родиной). В ее квартире все, что нужно для девочки ее возраста: конфеты, куклы, компьютер и прочие развлечения. Ее родители никогда не жалели денег для своей дочурки, но лучше бы они не жалели времени на нее, нежели чем денег. Я прекрасно сочувствую ее родителям, ― потеряли сына, загорелись желанием завести еще одного ребенка. Все это, отнюдь, понять можно. Но невозможно понять одну вещь: зачем заводить детей, не желая тратить своего времени на это чадо? Я не желаю иметь детей, потому что не хочу, чтобы они были столь несчастны, как я в своем детстве. Мои родители никогда не занимались мной. Я был сам себе матерью, отцом. Мне приходилось познавать и себя, и мир одновременно, без помощи и наставлений взрослого. Вскоре мне помогли с этим справиться друзья, но и здесь есть подвох. Не каждый друг проявил преданность такую, какую от него можно было ожидать исходя из первой встречи. Меняется мировоззрение, меняется и сам человек. И с этим ничего поделать нельзя. Остается надеяться лишь на себя и ни на кого другого. Но очень часто эти дети-ночи поддаются социальному программированию и забывают о себе, о своем мире. Для этого и нужны родители, ― чтобы верно наставить ребенка. Дать понять, что он ― независим, кто бы что ни говорил. Но куда наставили Гвендолин, мне непонятно. Скорее всего, ее вообще никуда не наставили, потому-то ей сейчас так нелегко. Нелегко возвращаться домой, ибо кроме няни никто ее там не ждет. Тяжело находиться в стенах, осознавая, что лишь они знают тебя прекрасно. Но я-то могу похвастаться тем, что знаю ее столь хорошо, как знаю, как правильно нужно дышать.