Итальянец

Лицо Скедони потемнело, и он вновь поднялся с места. Эллену тем временем одолевали самые различные чувства, и она не находила в себе сил, чтобы спросить у Скедони, на чем основано убеждение, так сильно его волнующее, и почему он ведет себя так странно; вместо этого она обратилась за помощью к миниатюре в надежде разрешить свои сомнения, установив сходство между портретом и Скедони. Но лица обоих разнились как по природе своей, так и по возрасту. Миниатюра изображала веселого молодого человека, недурного собой; на устах его играла улыбка, скорее победная, нежели приятная; облик юноши был отмечен сознанием собственного превосходства, переходившим даже в высокомерие.

Скедони же, напротив, был человеком в годах; его суровые черты, изборожденные следами времени и — в не меньшей степени — мысли, омрачены были привычным потворством недобрым страстям. Можно было подумать, что со времени написания портрета Скедони ни разу не улыбнулся; казалось, живописец, провидя будущность своего героя, поспешил уловить и запечатлеть его улыбку, дабы оставить доказательства того, что и это лицо оживляла в свое время веселость.

Несмотря на различие в выражении, черты обоих Скедони, прежнего и нынешнего, несли на себе отпечаток надменной гордости; Эллена уловила сходство в смелом контуре лиц, но без дальнейших доказательств ей трудно было поверить, что изображенный на портрете юный кавалер и стоявший перед нею монах — один и тот же человек. Вначале череда сумбурных мыслей не оставляла Эл-лене досуга, чтобы оценить странность прихода Скедони к ней в самый глухой час ночи или задать прямой вопрос относительно родственной связи между ними. Теперь же сумятица в голове Эллены улеглась, а облик Скедони не представлялся столь ужасным, как прежде, и девушка осмелилась спросить, что побудило собеседника появиться здесь с таким необычайным сообщением.

— Время уже за полночь, отец мой, — проговорила она, — судите сами, насколько мне не терпится узнать, что привело вас сюда в столь поздний час.

Скедони безмолвствовал.

— Вы явились, дабы остеречь меня от опасности, — продолжала Эллена, — вам стало известно, что Спалатро замышляет недоброе? Ах, когда я прошлым вечером молила вас о сострадании, вы и не помышляли, что мне грозит, иначе бы…

— Ты права! — поспешно перебил ее Скедони. — Но оставим это. К чему снова и снова возвращаться к одному и тому же?

Слова эти повергли Эллену в недоумение, ведь до сей поры она ни разу не обмолвилась об интересовавшем ее предмете; но, заметив, что монах готов вновь впасть в неистовство, девушка предпочла умолкнуть и не указывать собеседнику на его ошибку.

В разговоре вновь наступила долгая пауза; Скедони между тем продолжал ходить по комнате; временами он останавливался и пронизывал Эллену пристальным, почти что безумным взглядом, после чего мрачно отводил глаза, тяжко вздыхал и направлялся в дальний конец комнаты. Эллена, взволнованная и изумленная поведением монаха и странностями собственной судьбы, несмотря на страх рассердить его расспросами, собрала все свое мужество, чтобы добиться объяснений, столь важных для ее спокойствия. Она наконец спросила, как поверить в истинность его поразительных утверждений, и напомнила собеседнику, что он еще не открыл ей причины своего неожиданного сообщения.

Исповеднику пришлось приложить некоторые усилия, чтобы унять захлестнувшую его бурю чувств и дать членораздельный ответ; он обнаружил короткое знакомство с некоторыми весьма сокровенными обстоятельствами, касавшимися семейства Эллены, — даже такими, которые, как полагала ранее Эллена, известны были только ей самой и синьоре Бьянки, — и таким образом устранил все сомнения.

Однако к долгой беседе исповедник не был расположен; душа его, переполненная угрызениями совести, ужасом, а также пробуждавшимися отцовскими чувствами, требовала полного уединения. Он жаждал очутиться там, где не придется сдерживать себя и прятать от посторонних глаз свою сердечную муку. Получив достаточные доказательства того, что Эллена действительно его дитя, и заверив девушку, что назавтра же она покинет этот дом и вернется к себе, Ске-дони внезапно удалился.

Когда монах спускался по лестнице, навстречу ему выступил Спалатро; в руках он держал плащ, в который сообщники намеревались завернуть тело Эллены, перед тем как отнести его к морю.

— Кончено? — сдавленным голосом спросил злодей. — Я готов. — Протягивая плащ, он стал подниматься.

— Стой, негодяй! — воскликнул Скедони, только сейчас его заметив. — Один шаг туда, и ты поплатишься жизнью.

— Что? — Спалатро отшатнулся в недоумении. — Ее жизни вам мало?

Он тут же испугался возможных последствий, когда увидел, как изменилось лицо духовника. Но буря, бушевавшая в груди монаха, не давала ему произнести ни звука — он молча поспешил вперед. Спалатро последовал за ним.

— Извольте сказать, что мне делать, — заговорил Спалатро, по-прежнему протягивая Скедони плащ.

Монах в ярости обернулся и крикнул:

— Прочь! Оставь меня!