Итальянец

Они определяют курс – 127 градусов, – открывают кислородные баллоны и снова уходят под воду. Скуарчалупо по-прежнему очень холодно, но, когда двигаешься, судороги слегка отпускают. Погрузившись, они открывают ящик с инструментами и с трудом разрезают ножницами первые ряды стальных колец, покрытых илом и облепленных ракушками. Через некоторое время они слышат рокот мотора: катер совсем близко, у них над головами, и через полминуты их накрывает взрывной волной от глубинной бомбы, впрочем, без особых последствий. В маске у Скуарчалупо опять полно воды, и ему остается только выпить ее, отчего он чувствует яростные позывы к рвоте и боится, что задохнется.

Через двадцать минут, проделав отверстие в стальной сетке, водолазы проталкивают майале вперед и уже по другую сторону снова занимают свои места; Ломбардо включает двигатель, и они осторожно продвигаются на второй скорости, ориентируясь по компасу на 127 градусов. Глубина уменьшается до девяти метров. Неожиданно двигатель барахлит: сначала падает скорость, потом замедляется винт, торпеда останавливается и оседает на дно. Показаний вольтметра и амперметра Скуарчалупо не видит, но опасается, что в батарейки попала вода, как бывало уже не раз. Это подтверждает и его товарищ: Ломбардо слезает с торпеды, поворачивается к неаполитанцу и азбукой Морзе отстукивает ему по плечу соответствующее послание.

Над ними снова неспешно рокочет мотор: возможно, патрульный катер в порту. Оба водолаза смотрят вверх, и Скуарчалупо, в тоске похолодев, ждет взрыва глубинной бомбы, которая моментально разнесет на куски их обоих. Катер, однако, удаляется, и взрыв происходит где-то далеко, так что взрывная волна причиняет лишь некоторое ощущение неудобства в груди и в животе, вполне терпимое и без осложнений.

Господь хранит нас этой ночью. Хорошо бы он и дальше не менял своих намерений. Чтобы убедить Господа Бога с ними не расставаться, неаполитанец молится про себя. Однако двигатель отказывается работать, и не остается ничего другого, как тащить майале волоком до самой цели. Судя по глубине, на которой они оказались, и по тому, сколько прошло времени после пересечения сетки, Скуарчалупо прикидывает, что до цели еще метров сто пятьдесят. Навалившись на майале с двух сторон, сильными толчками, которые противопоказаны нормальной работе ребризеров, оба водолаза продвигают торпеду вперед. Этот упорный труд длится долго, дышать тяжело, а толща воды сильно их тормозит. Кроме того, идя по дну, они поднимают тучи ила, который обволакивает их со всех сторон; они тащатся вслепую, и вместо компаса направление им указывает приглушенный шум воды, доносящийся как раз оттуда, где находится их цель: это откачивают воду трюмные помпы «Найроби».

От усталости и недостатка кислорода – фильтр из натровой извести недостаточно нейтрализует углекислый газ – перед глазами у Скуарчалупо мелькают белые и красные искорки. Он знает: это признак интоксикации. По колено в грязи, он тащит майале и боится с минуты на минуту потерять сознание. Он не знает, сколько уже времени они с Ломбардо толкают торпеду; у него раскалывается голова, а рот и гортань, раздраженные морской водой и позывами к рвоте, горят от страшной жажды. Он уже на пределе сил, а страх задохнуться парализует волю. Забыв про майале, Скуарчалупо начинает наполнять воздухом баллон ребризера, чтобы подняться на поверхность, оставив Ломбардо одного, как вдруг – в туче ила ничего не видно – стукается головой о днище крейсера.

Мы под «Найроби», соображает Скуарчалупо. Вблизи от носовой части. Мы дошли до цели.

Взяв себя в руки, сдерживая судороги, от которых его трясет, он опять выпускает кислород из баллона и возвращается на дно. Общаясь касаниями, он и Ломбардо заученными до автоматизма движениями выполняют свою миссию.

От корпуса до дна – три метра. Скуарчалупо, которому трудно двигаться, ограничивается тем, что продевает кабель в кольцо мины на носу майале, а Ломбардо, держа другой конец кабеля, подтягивает мину к себе и затем прикрепляет ее к лопасти винта, после чего переплывает за киль, чтобы закрепить кабель и там. Тогда Скуарчалупо отвинчивает капсулу на носу майале, и двести тридцать кило взрывчатки повисают под днищем крейсера.

Ломбардо ставит время взрыва – он должен произойти через три часа – и тщетно пытается завести майале, но двигатель по-прежнему в нерабочем состоянии. Делать нечего – придется его оставить, и венецианец настраивает механизм самоуничтожения одновременно с основным взрывом. Затем спрашивает у Скуарчалупо, готов ли тот отплывать от крейсера, и тот отвечает, что попробует.

В этот самый момент вода сотрясается от взрыва, воду заливает свет прожекторов, а у входа в порт, там, где установлена противолодочная сеть, раздаются взрывы глубинных бомб и слышится, как стреляют пушки и тарахтят пулеметы. Тум-тум-тум-тум, передается по воде. Свет проникает почти до дна, до майале и днища крейсера, до застывших фигур двоих людей, которые потрясенно смотрят вверх. Над их головами, над морем, которое их укрывает, стало светло, как днем.