Итальянец

– Похоже, Арене и Кадорне удалось вернуться, – шепчет Скуарчалупо. – Если бы их схватили, мы бы знали, так?

– Думаю, да.

– Тогда им вся слава. Пусть наслаждаются, они заслужили. А до нас очередь дойдет, когда вернемся на родину.

– Не знаю, что тогда останется от родины.

Неаполитанец закрывает глаза и вспоминает. И тихо напевает:

– Dimmi che illusione non è,
dimmi che sei tutta per me…[56]

Может быть, родина его товарища и изменится, когда они вернутся, но его родина останется прежней. Партенопа[57] вот уже три тысячи лет стоит там, где стояла, и не меняется – ее улицы все так же заполнены людьми, голосами, разноцветьем и солнцем. Вот бы город так и оставался фашистским – если, конечно, фашистским он был. Верно одно: кто бы ни правил – Муссолини, король Виктор Эммануил, да хоть конь в пальто, – с ними или без них, неуязвимый ни для кого и ни для чего, даже для этого старого зловредного козла Везувия, Неаполь навсегда останется Неаполем. Он вечен со времен Древнего Рима и задолго до того. И никакой ублюдочный англичанин, любитель попить чайку, ничего с этим поделать не сможет.

– Нам удалось, друг, – говорит довольный Скуарчалупо. – Это самое важное, правда же?.. Мы их здорово поимели.

Ломбардо снова улыбается, устало подтверждая его слова; он уже сутки не брился, и щетина покрывает синевой его подбородок.

– Ну еще бы.

– И остались живы.

– Да.

Тут Скуарчалупо грустно вздыхает. В голову ему приходит мысль, которая омрачает достигнутый успех. Мысль о трагической победе.

– Жалко Маццантини и беднягу Тоски… Мы были знакомы с женой капитан-лейтенанта. Помнишь?

– Конечно. Он познакомил нас в тот день, когда мы видели его в траттории, в Порто-Венере.

– Точно. На ней было платье в крупных цветах, и она была такая красивая, да? На одну актрису похожа. Знаешь, о ком я?

– Алида Валли.

– Она самая.

Скуарчалупо на мгновение задумывается и прищелкивает языком.

– Быть красивой, если ты вдова, – это преимущество, – добавляет он. – Красивая женщина никогда голодной не останется.

И он надолго умолкает, задумавшись о своей невесте, Джованне Караффа. О том, что она тоже красивая, что у нее черные как ночь глаза и пышная грудь, а когда она идет по улице Сперанцелла, бедра так колышутся под одеждой, будто обтягивающее платье на ней нарисовано, и все оборачиваются ей вслед. Даже святые – и те высовываются из своих ниш, чтобы ее рассмотреть.

– Ты представляешь, Тезео? – с грустью замечает Скуарчалупо. – Капитан-лейтенант погиб, а его жена и не знает. Узнает, только когда ей скажут. Сейчас она возится с ребенком, или сидит в кафе или в кино, или слушает новости Королевских военно-морских сил по радио: «Наши военно-морские силы успешно атаковали базу противника на Гибралтаре…» И все равно она ничего не знает.

Тезео Ломбардо отвечает не сразу:

– Это война, Дженна.

– Да пошло оно все…

Неаполитанцу охота поговорить с товарищем о другой женщине, об испанке, но он не осмеливается болтать об этом при охранниках. С тех пор как они попались, их много раз спрашивали о ней – и военные, и этот тип в гражданском с нашивками полицейского. Испанка, все повторяли они, особенно малый в гражданском. Каковы их отношения с испанской женщиной, что они делали вместе и так далее. Но неаполитанец все время отрицал, что знаком с какой-нибудь женщиной. Кроме нескольких проституток в Альхесирасе, наконец добавил он с раздражением. Так же себя вел и Ломбардо, у которого были куда более веские причины не раскрывать рта.

– Ее наверняка взяли, – цедит сквозь зубы Скуарчалупо, искоса поглядывая на охранников.

Его товарищ кивает, не произнося ни слова. Его лицо будто сведено судорогой, желваки ходят ходуном. Скуарчалупо знает его хорошо и понимает, какое напряжение кроется за этим видимым спокойствием. И, возможно, предчувствие беды. Если делаешь то, что делаем мы, думает неаполитанец с горечью, не надо иметь настоящие привязанности. Любое чувство – это пробоина в корпусе. Трещина, из-за которой ты уязвим.

– Ты думаешь, она?.. – настаивает он.

Ломбардо размышляет.

– Не знаю, – заключает он. – Но если бы она проговорилась, нам бы это предъявили.

– Согласен. Они бы размазали нам это по лицу, так ведь?

– Вне всякого сомнения.

Скуарчалупо довольно жмурится.

– Короче, эти педики ничего не знают. Слышали звон, да не знают, где он.

Он умолкает, улыбается через силу, снова поднимает голову и подмигивает товарищу.

– Она выпутается, вот увидишь, – добавляет он. – Она сильная девушка.

Потемнев лицом, Ломбардо соглашается:

– Ей ничего другого не остается… Ее ставки выше наших.