Итальянец

– Какую другую?.. У меня была только одна. Говорю вам, я не снимала.

– Даже с террасы?

– Я никогда не снимала с террасы. Я прекрасно знаю, что запрещено снимать портовые объекты.

– Вы это знаете?

– Конечно… как и все.

Входит Писарро с чашкой горячего какао и ставит ее на стол перед Еленой. Та даже не смотрит.

– Ну, а ваш отец? – спрашивает Кампелло, когда помощник уходит.

– Я вас не понимаю.

– Сейчас поймете. Мы вас подозревали, поэтому прослушивали телефон в магазине Гобовича и в ближайшей будке… Ваши разговоры записаны.

Женщина по-прежнему смотрит на него так, будто совсем не понимает его логики. Наконец она замечает чашку с какао, берет ее в руки, подносит к губам, отпивает глоток и снова ставит на стол.

– И что плохого в этих разговорах? – наконец спрашивает она.

– Ваш отец и двоюродные сестры, вот что. И почтовая открытка.

– Мой отец живет в Малаге, у меня есть родня в Альхесирасе. Тут нет ничего странного.

– Мы проверим.

– Пожалуйста.

Кампелло пристально изучает ее в некоторой задумчивости. Это правда, заключает он, защищается она прекрасно. Без сомнения, даже слишком хорошо. Тогда он достает другой козырь из рукава.

– Когда вы говорили по телефону, вы не назвали свое имя.

– Не назвала?

– Нет. Вы представились Марией.

Взгляд женщины чист, словно глаза у нее из кристаллов льда.

– У вас же есть мое личное дело, – отвечает она спокойно, – где фигурирует мое полное имя… Меня зовут Мария Елена, и мои родственники обычно употребляют первое имя.

– С каких пор?

– С детства.

– Это мы тоже проверим.

– Кто бы сомневался.

Комиссар умеет держать удар. Не меняясь в лице, он достает из кармана пиджака пачку сигарет Елены и ее зажигалку, кладет перед ней.

– Вы вдова, – замечает он. – Вашего мужа убили англичане.

– А моего отца хотели расстрелять франкисты… Поэтому мы скрывались здесь три года… Я не симпатизирую ни нацистам, ни фашистам.

С этими словами она достает из пачки сигарету и щелкает зажигалкой. Кампелло отмечает, что она левша и что пламя в ее пальцах дрожит. Железная баба, думает он про себя. Или умеет такой казаться. И делает это совсем не плохо.

– Послушайте… Не заставляйте меня прибегнуть к другим методам.

Она медленно выпускает дым, прикрыв глаза.

– Надеюсь, это не значит, что вы собираетесь меня пытать.

Кампелло саркастически смеется:

– А вы что, не обучены? Как противостоять допросам и пыткам?

Она спокойно смотрит на него:

– Вы это серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Ради бога. Не говорите глупостей.

Несколько лет назад Кампелло допрашивал женщину, которая убила своего мужа ударом топора. Муж бил ее, когда напивался, и однажды ночью она подошла к нему, спящему, и решила эту проблему. Во время допроса и последующего суда, где она все отрицала, – ее обнаружили на лестнице; она сидела, вся перепачканная кровью, и с топором в руках, – у этой женщины не дрогнул ни один мускул на лице. Даже когда судья поправил парик и зачитал смертный приговор. С невозмутимым лицом она отрицала все, когда ее вели на эшафот.

– Обучена или нет, но я знаю, что вы шпионите в интересах врага.

– Я? – Теперь она, похоже, оскорблена. – Хозяйка книжного магазина?

– А почему бы и нет?.. Несколько дней назад мы повесили продавца.

Она наклоняется к нему, охваченная гневом.

– Вы дурак. Как вы смеете? Как вам в голову пришла эта мерзость? – Она резко гасит сигарету, потом задумывается на секунду, откинувшись на спинку стула. – Я хочу говорить с консулом Испании. И чтобы вы сообщили ему о моей ситуации.

– Это может занять несколько дней.

Комиссар встает. Устало улыбается, пытаясь скрыть свой провал.

– Вы останетесь на Гибралтаре, – добавляет он. – Я же говорю, вы вынуждаете меня использовать другие методы.

За свою долгую профессиональную жизнь на Гарри Кампелло разные люди смотрели по-всякому, но ни у кого не было такого презрения во взгляде, как сейчас у этой женщины.

– Поступайте как знаете, – говорит она. – А когда закончите, проводите меня до границы. С извинениями.

Дженнаро Скуарчалупо беспокоит состояние Тезео Ломбардо: тот упорно молчит с самого возвращения на «Ольтерру» после ночи на суше. В мастерской неаполитанец видит, что его товарищ чинит регулятор подачи кислорода в дыхательном аппарате 49/бис. Он сосредоточенно трудится, его торс блестит от пота; он босой, и из одежды на нем только старые шорты. Вентиляторы по-прежнему не работают.

Скуарчалупо садится рядом, и, когда Ломбардо тянется за отверткой на столе, неаполитанец ее подает. Ломбардо поднимает голову, молча смотрит на него и затем отверткой разбирает механизм.

– При атаке он нам не пригодится, – замечает Скуарчалупо.

Ломбардо медлит с ответом.

– Да, – говорит он наконец. – Но надо же чем-то заняться.

– Что вчера произошло?

Ломбардо качает головой:

– Оставь меня, Дженна… Мне не до разговоров.

– Я пришел не разговоры разговаривать. Сегодня ночью мы выходим, ты и я, и мне нужно быть уверенным, что все хорошо. Ты – мой двойник. Мы зависим друг от друга.

– Все хорошо, не волнуйся.

– Ты был с ней?