Итальянец

Думай, в тоске приказывает она себе. Думай, Елена. Думай, думай. Может, у тебя разыгралось воображение, но, может, и нет. Соображай быстрее, что делаешь и что будешь делать; и не проколись, потому что выхода, пожалуй, нет. С этой мыслью она наблюдает, как мотоцикл обгоняет такси справа и останавливается в конце улицы, рядом с будкой таможни. Чувствуя, что теряет контроль над собой, Елена осматривает сиденья машины, затылок водителя, его безразличные ко всему глаза в зеркале заднего вида. Рука, сжимающая пленку, дрожит. Ну и дура же я, заключает Елена. Если ее найдут у меня в кармане, я пропала. Меня ждет виселица во дворе Мавританского замка.

Из последних сил пытаясь сохранять спокойствие, она поспешно оглядывает дверцу машины; на дверце сеточка для мелочей, но это не вариант: тут все на виду. Резиновый коврик под ногами тоже не годится, а выбрасывать пленку в окошко значит подставиться, если другая машина едет следом. Что до кожаных сидений, они так плотно пригнаны друг к другу, что нет ни малейшей щели. В отчаянии левой рукой Елена ощупывает щель между сиденьем и спинкой. Если сильно нажать на стык, можно просунуть пальцы в щель. Времени больше нет. Елена достает из кармана кассету и запихивает ее в эту щель, заталкивает поглубже, чтобы вообще не было видно.

Такси останавливается. Елена расплачивается с водителем, выходит из машины и направляется к пропускному пункту таможни, стараясь ступать твердо, хотя ноги ее почти не держат. Надеюсь, нервно думает она, я не грохнусь в обморок, как последняя дура. Кровь в висках стучит так сильно, что, кажется, слышно всем – и вооруженным охранникам, и полицейским, которые стоят у решетки. Чтобы перевести дух и потянуть время, Елена останавливается и делает вид, будто ищет в сумке пропуск, а потом снова идет вперед. У нее так пересохло во рту, что от языка, наверное, можно зажечь спичку.

Границу переходят еще несколько человек – никто не обращает внимания. Мотоциклист что-то говорит полицейским, те смотрят на Елену, и ее опасения превращаются в уверенность. Совершенно ясно, что они ждут ее, а пути к отступлению нет. Назад не вернешься. По ту сторону, в десяти шагах от решетки, которая так близко и так далеко, стоят испанские гвардейцы; но даже если закричать «на помощь», они ее не спасут. Она на территории Британии. Секунду она прикидывает, нельзя ли броситься бегом и скрыться под их защитой, но тут же понимает, что перескочить границу не сможет. И что хуже всего, потеряет возможность прикинуться ни в чем не виноватой.

Она затаивает дыхание и идет вперед. Уже ничего не изменить. Шаг, другой, третий. И когда она уже у самой решетки рядом с таможенниками, за спиной раздается автомобильный гудок, хлопают дверцы машины и шуршат шаги по гравию. Мужской голос, спокойный и вежливый, обращается к ней по-испански:

– Сеньора, будьте добры. Пройдемте с нами?.. Простая формальность.

Любой женщине в участке становится не по себе, думает Гарри Кампелло. Наглядевшись на задержанных и будучи полицейским до мозга костей, он старается поступать так, чтобы им было максимально неудобно. Должность делает его жестоким, однако остаются отголоски и атавизмы, которые мешают эффективному проведению операций. Может, виновато католическое, как у него, воспитание; все эти дурные привычки, семейные и общественные. Кто его знает. Так или иначе, нелегко отделаться от них и сконцентрироваться на практической сути вещей: на подозрении в сообщничестве с врагом и саботаже. Если его доказать, оно становится главным преступлением военного времени и предполагает приговор, виселицу и отправку к ангелам на небеса. Проблема в том, что нет неоспоримых улик, и начальник Гибралтарского отдела службы безопасности это прекрасно знает. Есть только предположения, кое-какие признаки, но до сих пор ничего конкретного. А ведь так хочется. В другое время он бы сохранял терпение, сплетая сети из точных данных и неопровержимых доказательств. Но сейчас времена стремительные, и один день, а то и несколько часов могут оказаться решающими. Одна ошибка или недосмотр могут нанести огромный вред или стоить кому-то жизни. И Гарри Кампелло, как никто другой, настроен действовать на опережение. Выявлять угрозы – и нейтрализовать.

– Что она делает? – спрашивает он у Ассана Писарро.

– Ничего, комиссар. Сидит не шевелясь и смотрит в стену.

– Спокойная?

– На вид да. Протестовала немного вначале, когда мы ее задерживали. Сейчас устала и молчит… Мы отобрали у нее сигареты и не даем воды.

– А Бейтман и Гамбаро?

– Как вы приказали. Периодически входят к ней, угрожают, грубо оскорбляют и уходят… Вы не хотите, чтоб они ее немного потрепали?

– И в мыслях нет.

Помощник почесывает шрам на брови над выбитым глазом.

– На этот раз ростбиф, я вижу, мало прожарен, комиссар. Если бы вы позволили…

– Ни одного волоса с ее головы чтобы не упало, – прерывает его Кампелло. – Я достаточно ясно выразился. Бейтман – животное. Нельзя, чтоб эти двое пускали кулаки в ход без разбору.

– Но если она…